исчезновением света я, по крайней мере, стану хоть чем-то полезна. Мысль эгоистичная и вздорная – тем не менее она всплыла в голове.
– Возможно, боги наконец договорились, – предположила Ката.
Я тяжело сглотнула.
– Возможно, Солнце убит.
– Солнце нельзя убить. Боги бессмертны.
– Возможно, бога способен убить другой бог, – прошептала я, внутри все сжалось в тугие узелки. Впрочем, Луна лишь полубогиня – бессмертная и могущественная, но далеко не столь великая, как Солнце и Матушка-Земля. Вот почему ее влияние гораздо менее заметно, даже сейчас.
Повязав на талию фартук, я шагнула во тьму и не стала брать с собой масляную лампу: Луна освещала путь в достаточной мере, хотя поля вдалеке вырисовывались как вздыбившиеся черные удила, а тени вдоль тропинки растекались густо, как деготь. Мысленно вознеся еще одну тщетную молитву богам, я направилась к сараю с распахнутыми для освещения дверями и окнами.
Дневная живность молчала: не раздавалось ни пения птиц, ни жужжания пчел с тех пор, как потемнело небо, однако мышиное шуршание усилилось, как и стрекот сверчков, и уханье сов. Овцы не блеяли, но стояли беспокойно. Следовало ли отвести их в поле? Но как уследить за всеми ними без дневного света? К тому же кто знает, чем сейчас заняты волки: рыскают по округе или в замешательстве залегли на дно, ожидая окончания затянувшейся ночи?
Мама работала вилами, раскладывая сено по стойлам: я скорее ее услышала, нежели увидела. Она была тенью среди теней, только от обуви отражался лучик лунного света. Я не спросила об овцах. Мама пыталась работой заглушить страх. Не следовало ей мешать.
Мы подождем. Пока овцам в сарае безопасно. Мы подождем, и тьма рассеется. Во всех историях сражения на небесах всегда заканчивались быстро. Закончится и это.
Никогда еще я так старательно не заводила дедушкины часы, как в ту темную пору. С третьего дня я стала держать их при себе и заводила всякий раз, как освобождались руки. Заводила, когда не могла заснуть, заводила, когда мама плакала, уткнувшись в подушку, чтобы не слышала Ката.
Накануне четвертой ночи я крепко сжимала карманные часы в левой руке, а правой ела: хлеб и крольчатину с фасолью, тушенную на постоянном огне камина. Ладони покрылись мозолями, поскольку приходилось часто колоть дрова, да и лес был неблизко. Я едва различала бревна впереди. Приходилось много трудиться. На ферме всегда приходится много трудиться, особенно без мужских рук. А когда мир погрузился в нескончаемую тьму, работы прибавилось.
– Интересно, как там Даника, – пробормотала Энера и откусила кусок хлеба. Без масла. Я могла бы взбить сливочное масло, если бы только нашла маслобойку.
– Давайте схожу в деревню. Дорога мне известна, – предложила я.
– Да справится она! – отрезала Ката. Тьма, как и дождь, делала ее сварливой. – У нее есть помощники.
Даника – мамина сестра. Она жила в Гоутире, ближайшей от нас деревне, в полусутках пешего пути. В отличие от мамы она вышла замуж.
