но та неподвижно сидела на парапете, закрыв глаза.
Ни одного прохожего вокруг. Словно весь мир замер, сам превратившись в искажённый застывший кадр на экране: залитый светом дневного солнца Город – пустой, тихий, неподвижный. Мёртвый.
– Помни, Джосайя, – наконец ожил Нойбург, – Главкон страшен, но слаб. Он хитёр, но глуп. Его силы дарованы Машинами, ведь их щедрость и милосердие безграничны.
– Настолько безграничны?..
– Конечно. Главкон использует гормональное Триединство против тебя, чтобы ослабить, развратить и соблазнить. Точно так же, как Машины используют Триединство, чтобы вознаградить за труд, укрепить твой дух.
Я задумался. Как обычно, Нойбург произнёс правильные, успокаивающие слова. Маленького Джоза они бы привели в восторг своей сдержанной мудростью и глубиной. Но Джосайе Кавиани, чиновнику Министерства Социального Метаболизма, этих слов было уже недостаточно.
Но всё же… Я нормален. Кошмары нормальны. Этого знания мне достаточно.
– Простится ли мне этот сбой, господин Нойбург? – произнёс я привычную, почти ритуальную фразу.
– Соблюдай умеренность, Джосайя. Цени те эндорфины, что тебе дарованы, и не пытайся получить больше сверх положенного. Я назначаю тебе уменьшение обеденной порции на треть, чтобы очистить душу от возможных искушений.
– Спасибо, Старший Исправитель.
Я отвернулся от экрана, вполне довольный назначенным исправлением. Всё равно кошмары уже давно отбили весь аппетит…
– Постой, Джосайя. Что шепчет тебе плоть? Какие мысли внушает?
Спина покрылась холодным потом. Я медленно повернулся обратно к исповедальне – неясный силуэт Нойбурга всё ещё темнел на экране.
Впервые за долгое время Старший Исправитель проявил конкретный интерес. Задал вопрос вне стандартной программы.
«Бух, бух, бух», – забилось сердце о рёбра: медленно, глухо и вязко. Нойбург помогал мне всю жизнь, говорил со мной тогда, когда все другие отказывались. Только у него хватало терпения слушать мои рассуждения о числах, мои жалобы на Старших, мои мечты, желания и планы.
Но одно его решение может отправить меня в Храм Нежной Смерти. Я могу быть признан Неисправимым, сломанной деталью, отбраковкой.
Я не могу рассказать ему о моих исследованиях. О том, что я верю во внешнее снабжение Города оттуда, сверху, где Машины Любви и Благодати построили фермы и сады под Чистым Небом и Ярким Солнцем, но держат нас в неведении по своим, непознаваемым причинам.
Я не могу сказать Нойбургу, что начал сомневаться в разумном замысле Машин. Не может быть разумным демиург, который одобряет и разрешает деятельность таких людей, как Гален.
– Мне снится солнце… – осторожно ответил я, – бег по траве, шум листвы. Снится, что небо зовёт нас обратно к себе.
– В нас всех живёт тоска по утраченному. Не забывай, Фиолетовая Смерть никогда больше не выпустит нас наружу.
Впервые
