в девяностые, когда был миллионером. Мне чего-нибудь аутентичного, советского. Вот «Апшерон» пять звездочек за одиннадцать тридцать подойдет!
По мере того, как я делал заказ, выщипанные бровки официантки ползли вверх, ибо это выглядело как простое перечисление пунктов меню.
– Издеваетесь? – наконец, не выдержала она, – столько и взвод солдат не съест!
– Девушка, а как вас зовут? – внезапно переменил я тему.
– А какое это имеет отношение?.. Ну, Светлана.
– Светлана! – с восхищением покатал я на языке это светлое имя. – Знаете что, Светочка, на вашем месте я бы снял этот кружевной передничек, купил билет в Москву на первый же рейс и мчался бы на Мосфильм сниматься в главной роли, потому что вы девушка редкой красоты!
Моя грубая лесть произвела впечатление. Все-таки в нашей провинции люди простые им, что не наплети – слушают, развесив уши. Эти самые ушки у девушки слегка покраснели, она разулыбалась, взгляд потеплел.
– Скажете тоже…
– Может Светик, вы нам сами что-нибудь подберете, на свой вкус, а? В выборе не стесняйтесь, потому что деньги жгут мне ляжку.
Она не стала спорить, очевидно усекла, что пахнет хорошими чаевыми.
Кто-то скажет: вот, мол, идиот – на последние деньги кутить собрался… Возможно, я идиот, возможно. Но я так понимаю – деньги не последние и все только начинается. О причинах такой уверенности сейчас рассуждать не хочется, а хочется кутить!
Не подумайте, на самом деле я не гурман и не делаю из еды культа. Мне обычно все равно что жрать, главное, чтобы обстановка была душевная. А она была таковой. В зале играла тихая музыка, царила приятная прохлада и легкий полумрак, рядом сидел старый друг, и нам было что вспомнить.
Посетителей потихоньку прибавлялось. Швейцар то и дело распахивал дверь перед дядями с волосами и без волос, под ручку с празднично украшенными тетями. Самых солидных встречал Яша, выскальзывая из-за своего администраторского столика и провожая до места.
Генка от приятных предвкушений был возбужденно-говорлив и беспрерывно что-то рассказывал про наших бывших одноклассников. Я доброжелательно пропускал его болтовню мимо ушей, потому что давно забыл их, случайных спутников моего детства. И тут что-то пробилось сквозь расслабленную негу.
– Повесился? Кто повесился? Какая сорока?
– Да не сорока, а Сорока! Витька Сорокин.
– Ах, Сорокин…
Вспомнил я этого Витьку, лопоухого и круглолицего пацаненка, который зачем-то все время хотел стать мои другом, но я не ценил его порывов, и обидевшийся Витька начинал устраивать мне всякие пакости. Кончалось это дракой и периодом взаимного равнодушия, после чего все начиналось сначала.
– Год назад, – рассказывал Генка, – причем, отслужил срочную, вернулся, что-то там со своей девкой не поделил, пошел в туалет и вздернулся на бачке!
– Придурок, – резюмировал я.
– Придурок, – согласился Генка.
