рабочими ручищами.
– Во жук! Он из афганцев, что ли? Контуженный?
– Никакой он не афганец, просто проблемный.
Ксения давно не говорила ни с кем, кроме домашних, и голос плохо слушался, всё истончался и норовил порваться совсем.
– Вас-то не обижает?
– Нет, – проблеяла, отворачиваясь от света, чтобы тень под левым глазом сделалась менее заметной.
Хозяин собаки разглядывал Ксению исподлобья.
Он догнал её возле ржавой «нивы».
– Ксения, погодите. Я…
– Простите ещё раз, – перебила она. – Мне правда очень жаль.
– Да я уже не о Виконте, хотя он настрадался, бедный, пока дробь вытаскивали. Хорошо хоть, что мудак этот косым оказался, в одну лапу в основном попало. Ксения, у вас двое детей! Он же ненормальный, ваш муж, неужели вы не видите?
– И что вы мне предлагаете?
– Уходить.
– Куда? – садясь в машину, она рассмеялась. – Некуда.
Хлопнула дверца. Он наклонился, и ей пришлось опустить стекло.
– Подумайте, – сказал, – у вас дома ружьё.
– Я поняла.
Ни черта она не поняла тогда.
Он же не о том говорил.
Не о том.
На исходе одной из бесконечных зим непруха снова полезла изо всех щелей. Сначала голштинка Лотта, всеобщая любимица, захворала, да так, что Светлову пришлось вызывать из города ветеринара и платить ему «нереальные бабки». Ветеринар, лысый и добродушный, быстро помял грустной корове бока и вымя и заявил, что у неё мастит. Кроме лекарств посоветовал заново отделать коровник и сменить подстилку, чтобы избавиться от грибка. В тот же день Светлов помчался в город за вагонкой и препаратами.
Потом задурила Лизка, и это оказалось куда страшнее.
Ксеньина старшая всегда казалась ей ближе младшей. Может, оттого, что с отчимом не сошлась никак, едва глядели друг на друга за обедом, а Динка папой его стала звать, не сразу, правда, но стала. Может, оттого, что к тринадцати Лизка будто бы и ребёнком уже не была – зрелая, рассудительная, без капризов. И вдруг – такое.
Ни с того ни с сего Лизка повадилась плакать: как зайдётся, не знаешь, что и делать. Ксения отпаивала её корвалолом, пустырником, брызгала водой (обычной, богоявленской, крещенской), баюкала на руках, как маленькую, пела песенки. Думала, гормоны шалят – ещё осенью месячные начались – но бабушкина чуйка на беду шептала изнутри: не просто так всё это, не просто.
Потом начались расчёсы. Лизка их прятала, конечно, но неумело, и бурые полосы оставалась на рукавах, штанинах, постельном белье.
В апреле Ксения «допекла» Светлова переживаниями и повезла Лизку в город к аллергологу. Врач покрутил её, посмотрел, а потом выгнал в коридор и наклонился к Ксении, дыша чесноком:
– Я, конечно, анализы назначу, но вы расчёсы видели? Она чешет здоровую кожу. Это не ко мне.
– А
