коня и вытянувшись в стременах, всадник цепко просмотрел насквозь вверх беззащитную улицу, зажатую с обеих сторон неровными линиями робких домов, вдоль которых тихо дремали кряжистые, неуклюжие деревья.
Он оглянулся и чётким движением вытянутой вперёд руки подал кому-то невидимому за углом уверенный знак. А сам резко сорвался с места и помчался против подъёма, азартно, в ощутимое удовольствие, джигитуя на скаку.
Разворачиваясь левым крылом в низину, в улицу так же беззвучно вбегала, подгоняемая сзади и сдерживаемая от расползания по бокам всадниками конвоя, босая колонна обнажённых людей. Тысячная. Трясущаяся. Спрессованная телами.
Впереди – мужчины. Нос к затылку. Ряд за рядом.
За ними – женщины. Грудь к спине. Ряд за рядом.
Дети. По росту. Не крича. Нельзя.
Последними – старики. Подвисая друг на друге. Плотно. Жалко.
На бегу они зажимали себе рты и носы руками. Никто не решался отвести их.
Молодые женщины, в которых стыд умирал медленнее, ладонью свободной руки прикрывали низ живота.
Бегущие передёргивали плечами. Неестественно. Судорожно. Обречённо. В одну сторону! В другую! Порой их движения синхронно совпадали. Тогда страх и унижение обретали чудовищно безупречную хореографию.
С крыши Токэ не мог видеть, что спины впереди бегущих предупреждали тех, кто бежал следом, выжженным тавро с яркой краской, втёртой в красные, запёкшиеся рубцы: «Без приказа не дышать!»
Глаза людей бело-красным пульсом выбивались из мертвеющих орбит и рвались наружу.
Всадники конвоя через шаг-два свирепо ставили коней на дыбы, наслаждаясь тем, как утратившие волю животные свинцовыми передними копытами, натянутой скорбным атласом грудью нависали над стелившимися по земле людьми. Кони беззвучно, в белую, нестёртую резь коренных и клыков, безнадёжно скалились в растерянное чёрное небо.
Скос крыш скрывал от Токэ часть происходящего. Но он видел, как, вернувшись к разрываемой жаждой воздуха колонне, главный всадник демонстрировал поперёк переднего ряда безупречную выездку. Затем встал. Паясничая и дразнясь, закрыл ладонью рот и нос. Чуть выждал. Резко сбросил руку вниз, запрокинул голову вверх и, широко растянув свободный рот, что-то неслышно прокричал.
Это был приказ!
Срывая ладони с онемевших ртов, люди зубами вцеплялись в спасительный, долгожданный вдох. Носами пробивались к воздуху сквозь вонь пота загнанных тел, мочи и выделений, в которых они так долго бежали. Или жили.
И один вдох бывает растяжим как жизнь. В его начале всегда кажется, что впереди ещё есть время…
Токэ ощутил, как табачный дым, раскаляясь, рвётся из него раскалённым выдохом.
Когда он, подавленный, вновь решился посмотреть вниз, улица была пуста.
От паркетного пазла
