чувства «во всех оттенках» бесхитростно отражалось у него на лице – скука: будничная, зевотная, безотвязная, презрительная…
И все другие скуки, какие бывали тогда в том городе.
Когда красно-жёлтые трамваи подходили к остановке, казалось, что они, печалясь – опять этот тип здесь! – раздражённо косят фарами вбок, вправо.
Лузгая семечки, купленные у бабушки Мухи, Жако геометрически расплёвывал шелуху наглым полукругом перед собой, глазел на отбывающих-прибывающих пассажиров: высоких, худых, очкастых, с авоськами, в шарфах, а особенно, уязвимых толстожопых – и, находя внешний повод, задирался с ними в коротких перебранках, жестикулируя так, словно он занимался отчаянным сурдопереводом своих бессвязных слов на никому не известный язык.
Делал он это:
без начала и конца;
без особого смысла.
Изредка в его жизни на остановке случайно возникала осмысленность: последний раз, когда он задел крупноносого Капито, застав того врасплох неожиданным вопросом:
– Э, Сиу (к отважным индейцам племён сиу это обозначение отношения, конечно же, не имело, Жако просто был нужен набор звуков для обращения), у тебя дома ковёр на стене висит?
– Да! – прорычал тот как бульдог, обеспокоившись тем, не пропало ли что из его квартиры.
– Ты когда «с таким носом» храпишь, ворс с ковра сносит, как ветром стебли в поле!
«Хар-хар и… хар-хар и…» – это Жако так смеялся, убегая от неспособного догнать его тяжёлого противника.
Круглый как шар Капито зло, не прикрывая носа, чихнул, как будто лопнул, и безжалостно послал Жако, который накануне всё-таки сходил в школу на какой-то урок, чтобы совсем не выгнали, на х*й.
Кто-то неизвестный (говорят, это была старая учительница французского языка тётя Неса) в воспитательных целях придумал приветственно-предупреждающую его хамство обезоруживающую реплику:
– Мсье Жако, трамвай подан. Пора в Париж!
Как же она – реплика, подхваченная насмешливыми пассажирами, – ему нравилась!
Жако без устали расплывался в полужёлтой от цвета зубов улыбке и отвечал «по-французски», единственной известной ему фразой, выпытанной у той же тёти Несы, которая, доброжелательно разъяснив её значение, учительствуя, попыталась наскоро, до отхода трамвая, добиться от него ещё и безупречного произношения:
– Мальчик, ну-ка, произнеси: C’est la vie!
«Ученик» слова произносил как языком пляжными окатышами жонглировал… То есть безуспешно. Капито, издеваясь над ним, клялся всем мамой, что проще научить говорить лоснящегося усатого тюленя в городском зоопарке.
Но теперь Жако, предвкушая разговор «на иностранном», заметно оживал при виде подходящего к остановке трамвая.
И даже не скучнел, провожая его.
Халло, Амстердам?
Заика Олег Романович, охотно посвящая в секреты фотодела напросившегося в единственные ученики здоровяка
