сесть кругом у огня, печь насаженный на прутики хлеб… В памяти сразу всплыл тот летний вечер, когда они с мамой уехали за город, назвали свой пикник «походом» или даже «путешествием», хотя от шоссе удалились всего ничего, и вечером, под первыми звёздами, жгли костёр и жарили хлеб. В темнеющем небе звенели комары, и тост Артура подгорел с краю, мама много улыбалась, и никто не знал, что…
Усилием воли Артур отогнал воспоминание прочь, спрятал обратно в дальний уголок памяти. Оно было приятным, но слишком болезненным. К тому же сейчас для него было не место и не время.
Что ж, он выполнил своё обещание и помог донести мешки – и только теперь задумался о том, с чего вдруг в принципе взялся помогать каким-то посторонним людям. Как бы то ни было, теперь самое время попрощаться и отправиться прочь – в первую очередь, поискать укромный уголок, в котором можно сходить в туалет. И строго говоря, он по-прежнему понятия не имел, что делать дальше и куда идти…
На втором этаже хлопнула дверь, по лестнице простучали дробные шаги, и перед Артуром предстал ещё один обитатель Затопи. Точнее, предстала.
– Отыскали, да? – радостно поинтересовалась она у Кипятильника и Солнышка, а потом заметила Артура и широко улыбнулась: – О! Кто это у нас тут?
– Это Артур, – представила его Кипятильник.
– Мы нашли его на старом складе, – добавил Солнышко.
В доме было гораздо светлее, чем в сумерках тёмного «старого склада», и тяжёлый мешок не норовил сползти со спины, так что Артуру удалось, наконец, рассмотреть своих новых знакомых – всех троих. Солнышко оказался, пожалуй, чуть старше, чем могло показаться на первый взгляд – лет десяти, а может, даже двенадцати. У Кипятильника были хищные раскосые глаза, неряшливо собранные в пучок русые волосы, и едва заметные веснушки. Руки она не вынимала из карманов широких штанов цвета хаки, а из-под серой майки торчали лямки бюстгальтера и виднелись бледные полоски незагоревшей кожи. Естественные оттенки и какая-то грубость линий сразу вызвали у Артура ассоциацию с мелками Контэ, широкими мазками ложащимися на фактурный картон.
Третья, чьего имени Артур ещё не знал, в отличие от кипятильника была одета куда более сложно и замороченно: в широкое ярко-зелёное платье-рубаху поверх коротких тёмно-серых штанов, на руках постукивал добрый десяток браслетов, пальцы были унизаны кольцами, на шее болталось несколько разномастных подвесок. В луче падающего сквозь окно яркого солнечного света она блистала и переливалась, самая сочная и разноцветная в однообразии Затопи. Отчего-то Артура посетила уверенность, что именно такой человек собирает мобили из вилок и ключей. Она была, пожалуй, примерно одного возраста с Кипятильником – и, соответственно, Артуром – но пониже ростом. Её длинные светлые волосы вились мелкими кудряшками – точно как, вспомнил Артур, когда-то давно у мамы, когда она распускала заплетённые на ночь косички. Девушка казалась доброжелательной, приветливой и милой, и всё же, всё
