в малую столовую сразу после полудня. Готовясь в своей комнате к обеду, Казанова надел серый бархатный камзол, расшитый серебряным шитьём, изрядно потускневшим, и кремовые кюлоты. Подвязки с застёжками еле поддались его непослушным скрюченным пальцам. Он тщательно расчесал, напудрил парик и надел шляпу. Ещё раз придирчиво оглядел себя в зеркале и остался собой доволен.
Одетый по моде Людовика XV, медленно, на своих подагрических ногах, шевалье спустился по лестнице в зал.(53) Обе дамы уже ждали внизу. Сняв шляпу с плюмажем, старик приветствовал дам, помогая себе тростью с золотым набалдашником. Такой церемонный поклон наверняка могла бы оценить Мария Антуанетта. Но Адель едва удержалась от смеха. Невозмутимый Казанова также церемонно ответил на поклон вошедшего в зал графа фон Ламберга и предложил руку княгине. Через галерею все чинно проследовали в столовую.
– Сегодня я надел траур по Венеции, господа, – Казанова пересказал гостям письмо, полученное утренней почтой. – Французские войска оккупировали Венецию и Жозефина дала роскошный бал во дворце Пизани-Моретта.(54) Что меня поразило, господа, весь город приехал к этой якобинке!(55)
– Увы, – выдохнула старая княгиня. – Великого города праздников больше не существует.
– Век галантности заканчивается, – Казанова незаметно скосил глаза в сторону Адели. Та невозмутимо следовала со всеми. – Шарм столетия длившихся праздников и ярких карнавалов потускнел. Увы, господа, заразный ветер якобинства гуляет над прекрасной лагуной.
– Да, мы уже давно живём одними воспоминаниями, – вздохнул старый граф фон Ламберг. – Наш прекрасный мир состарился вместе с нами.
– События последних лет уже дали нам много поводов для огорчения, господа. Увы, мы становимся лишь тенями нашего прекрасного века.
Блюда, поданные к обеду, вернули собеседникам хорошее расположение духа. По общему согласию трапеза проходила в отсутствие лакеев. Наливал вино сам Казанова. Беседа, в основном, шла между ним и Адель. Она буквально забросала его вопросами.
– Милая Адель, вы собираетесь выведать за пару часов всю мою жизнь, – смеялся Казанова.
Но он не собирался отвлекать внимание молодой женщины от своей персоны. Адель расспрашивала его о родителях, о его семье, была крайне удивлена, узнав, что его брат Франческо Казанова – член французской художественной академии и известный художник.(56) Известие, что другой брат Казановы стал священником, заставило молодую женщину расхохотаться:(57)
– Не говорите мне, что ему доводилось выслушивать ваши исповеди. Тогда я могла бы ему только посочувствовать.
– Он неизменно держался стоически и не подавал вида, что ему довелось услышать нечто особенное, доселе им не слышанное.
– Я надеюсь, в минуту исповеди вы искренне сожалели о поступках, которые совершили? И каждый раз твердо решали избегать любого нового греха, шевалье? – с сарказмом процедила Адель.
– Но людям нравится, когда им
