желаниями, то было бы грехом противодействовать им. Вы не согласны со мной?
– Вздор. Что даёт вам уверенность, что этими желаниями одарил вас Господь, а не дьявол? Хотя, я думаю, всё было намного проще. Вы и не задумывались, кто вас этими желаниями одарил. Просто до смешного вы были заняты своей персоной, – парировала Адель. – Вы потакали своей похоти, потакали своим низменным страстям.
– Ваши моральные устои забрались на заоблачные ледяные вершины, Адель. Меня пугает мысль,…
– Вы волочились даже за самым уродливым или глупым созданием. Чтобы тешить своё непомерное самолюбие, – запальчиво перебила его Адель. – Чтобы любоваться собственным отражением в её глазах. Чтобы продолжать играть эту постыдную комедию вашей жизни.
– Помилуйте, Адель! – воскликнул граф Ламберг.
– Хорошо ли, плохо ли я сыграл комедию на подмостках театра своей жизни я, к счастью, не узнаю и свистков из зрительного зала не услышу. Но я буду до последнего своего вздоха подчиняться женской красоте и тем радостям, которые женщины дарили мне. Я признаю правоту ваших слов о моей любви к золоту. Вы видите, Адель, я признаюсь в некоторых своих слабостях. Признаюсь также же глубоко и искренне, как господин Руссо. Правда, с гораздо меньшим самолюбованием, чем это делал великий философ.
Ироничная улыбка уже не сходила с лица Казановы:
– Даже признаваясь в своих слабостях, которые вы называете пороками, в душе я гораздо свободнее и честнее, чем вы. Ваша свободa, пророком которой стал ваш "неподкупный гражданин Робеспьер", обернулась на деле звериным фанатизмом. Поначалу ваш кумир претендовал на высокую степень добродетели и любви к ближнему. Поначалу! Но очень скоро он превратился в одного из самых кровавых тиранов Европы. Я уверен, что имя его будет вызывать содрогание у наших потомков. Гильотина стала для него обычным орудием расправы с всеми, кто не вписывался в придуманные им самим каноны. В конце концов, именно гильотина и смогла положить конец его собственным преступлениям.(68) Жизнь не менее одиозного светоча революции гражданина Марата, также рождает у меня сомнения в его навязываемой святости. Позволю себе предположить, что симпатии Божественного Провидения также не были на стороне этого фанатика.(69) Прелестная женщина принесла на алтарь свою молодую жизнь, чтобы избавить мир от этого кровавого благодетеля.(70) Как пёс Цербер,(71) гражданин Дантон, более похожий на взбесившегося буйвола, присвоил себе право определять, кому из французов жить и кому умереть в вашем царстве свободы и справедливости.(72)(73)
Как опытный актёр сопровождает свои слова продуманным жестом, Казанова поднял к небесам руку, как бы призывая Всевышнего в свидетели. Но предательская одышка мешала закончить пламенную речь. Лицо его покраснело под пудрой, на лбу выступили капли пота. Усилием воли Казанова перевёл дух и дыхание вернулось. Он закончил свою тираду с задуманным пафосом. Актёр жил в нём всегда:
– Я мог бы и дальше продолжать
