тебя не тронет в оранжерее. Мой поэт не из таких проблем людей вытаскивал.
– Ты о чем вообще?
– Ну, я так, просто говорю, на всякий случай. До суда сидеть паршиво, после приговора уже нормально.
Вильчур замолк. Мы сидели вшестером за одном столом. Я ждал, пока все допьют, по радио играли Varius Manx. Вильчур спокойно сказал:
– Я тоже отсюда двину. Только дураки остаются в Рыкусмыку. Бабло лежит под ногами, но эта дыра мала для меня. Вот увидите. Через десять лет будем пить виски в Нью-Йорке или еще где. Вы как, поступили? – По нашему молчанию понял ответ. – Если да, то подумайте еще раз. Нынче каждый дурак учится, а кто поумнее, тот устраивается иначе. Не то что я себя незнамо за кого считаю, но мы с вами знакомы все ж, так что скажу вам. Оно того просто не стоит. Надо ловить жизнь.
Сикорка ответил:
– Знаю таких. Сегодня ловят жизнь, завтра гроши на паперти.
– Чо щас сказал?
– Правду, а что? Ты свою, а я свою.
– Ладно. Пусть будет так.
Мы все понимали, к чему дело идет, и начали успокаивать Сикорку, но напрасно. Он сидел прямо, готовый вскочить, и напрягал мышцы, накачанные в спортзале. Сказал, что рад, что уезжает, потому что не будет больше встречать таких умников, как Вильчур, а если даже и вернется, то хорошо, что больше они не встретятся. Прошипел:
– Рыкусмыку говно. А ты и есть Рыкусмыку.
Вильчур встал и попросил нас забрать друга и выйти. Добавил, что к остальным у него претензий нет. Я оставил колу на столике, и мы вывели Сикорку. Я закрыл за собой дверь. Ночь принесла холод. Сикорка остановился на середине ступенек, что вели в бар, и обоссал ступени, откидывая голову назад. Даже закончить не успел, как Вильчур схватил его за вихры и поволок в глубь бара. Сикорка дергался, но не мог даже застегнуть штаны. Мы стояли, не зная, что делать.
Так ничего и не успели решить, а Сикорка уже вылетел из бара как из пушки, сжимая в руках пластиковую швабру. Вильчур стал на пороге, скрестив руки на груди. Ждал, пока Сикорка уберет за собой, а во взгляде его не было враждебности. Сказал:
– Просто заберите его.
Мы усадили Сикорку на автобусной остановке; он метался и обещал вернуться и убить. Потом начал плакать. Я спросил у него, зачем вообще это ему. Сказал, что не знает, и попросил нас не искать двойного дна. Он всегда хотел это сделать и однажды точно сделает. Я поверил ему. Тромбек кружил у остановки. Перед нами тянулась пустая рыночная площадь, за которой, напоминая неровные ступени в самое небо, вздымались крыши домов. Рядом, в будке охранника перед замком, зажегся экран телевизора. Тромбек нацелился пальцем в Сикорку:
– Однажды ты втравишь нас в настоящее говно.
– Правда? А я думал, что как раз тебя уже в большее не получится, – ответил Сикорка и встал. Они сцепились, треснуло стекло остановки.
Тромбек –
