в отставке Ломов густые, но недлинные усы, волосы ежиком и бакенбарды до кончиков ушей, которые закрывали шрам, полученный в молодости. Петр шрамов стеснялся, считал, что они не украшают, а, наоборот, позорят его как профессионала.
– Значит, не смог переиграть, раз получил по морде ножом. Тут гордиться нечем, – ворчал он иногда.
Хотя шрам получил, когда задерживал один четверых головорезов. Троих уложил. Одного просто отправил в нокаут с первого удара, с двумя другими поступил примерно также, а от четвертого не увернулся. Тот успел достать молоденького лейтенанта бритвой, но далеко не ушел, Петр, обливаясь кровью, почти не видя, на звук выстрелил и наповал уложил бандита.
Была у подполковника жена, та самая подполковник Антонина Григорьевна Вихрова. Фамилию она при замужестве менять не захотела потому, что быть Вихровой ей больше нравилась, чем Ломовой, а Петр не настаивал. Дети выросли, по родительской стезе не пошли. Сын окончил местный мединститут, аспирантуру в Москве, защитился, женился и врачевал заведующим хирургическим отделением в лучшем госпитале столицы.
Дочка тоже удалась. Окончила в университете филфак и работала спецкором московской газеты. Три года назад вышла замуж за тренера областной сборной по восточным единоборствам, родила, сейчас нянчила дочку, но связь с газетой не теряла.
В общем, все у подполковника Ломова складывалось как надо. Да и не могло быть иначе у основательного, спокойного профессионала. И быть бы ему полковником, но рухнул СССР, появились «горячие точки», и в командировке получил он очередь из автомата в спину. Вылечили, но отправили на пенсию. Деятельной натуре на пенсии было скучно. Так он и стал в сорок девять частным детективом собственного агентства, а в помощники к нему напросился сосед по палате, тоже пенсионер-оперативник не из последних, тридцативосьмилетний капитан в отставке Геннадий Люков. Работали они вдвоем, да друзья помогали.
2
Тяжеленная трехметровая дубовая дверь музея скрипела, качалась, но не пускала. Пролом тащил на себя за бронзовую ручку. Ржавые шурупы дергались, стукались огромными выпуклыми позолоченными головками о глазницы львов, в которые были вкручены, вроде как сочувственно моргали, но дверь не открывалась. Подполковник хотел призвать Господа, поднял голову, увидел звонок, спрятанный в углу от дождя под куском велосипедной камеры. Позвонил. Через минуту дверь шелохнулась, но не открылась. – Помогите! – крикнули оттуда.
Ломов уперся ногой в стену. Потянул. Дверь поддалась, появилась щель. Ломов тянул, оттуда толкали. Дверь упиралась, цеплялась за гранитный пол. Когда образовалась щель, выглянула старушка, заполнила худеньким телом проем, резко наклонилась, толкнула задом, и дверь открылась.
– Заходь, сынок, – разрешила она. – Ныне в музей никого не заманишь, а ты сам пришел. Никак нужда есть?
– Есть, мать, нужда. Кто у вас тут старинными монетами занимается?
– Занимается! – обрадовалась старушка. – Нумизматикой профессор Плейшнер занимается! – Знакомая
