по три в каждой Части) накануне входа неприятеля в Москву. Был так же корпус Офицеров, определенный на службу при пожарных трубах, и я не разсудил за благо оставить его для услуг Наполеона, выведши из города все гражданские и военные чины»69. Затем он дал распоряжение полицейскому приставу П. И. Вороненко истребить все огнем, что он и старался делать до 10 часов вечера. Главнокомандующий попросил утром 2 сентября проводить его из Москвы «так, чтоб, сколько можно, ни с кем не встретились»70, и уезжал одиноко, без свиты, не вмешивался в руководство армией, дав приказ сжечь склады и магазины с продовольствием, фуражом, частью боеприпасов. Он же предписал московскому обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти из Москвы «весь огнегасительный снаряд», задействовав при этом транспорт, бросив вследствие чего громадные арсеналы оружия неприятелю: 156 орудий, 74.974 ружья, 39.846 сабель, 27.119 артиллерийских снарядов, 10.8712 единиц чугунной дроби, 608 старинных русских знамен, больше 1000 штандартов, булав и других военных доспехов. Все дивились брошенному в Москве, особенно памятникам отечественной славы. Торопясь увести «огнегасительный снаряд» в городе оставили 22,5 тыс. раненных. Кутузов 2 сентября приказал начальнику русского арьергарда М. А. Милорадовичу доставить французам записку. Французский генерал Ж. Пеле передает содержание этой записки: «„Раненные, остающиеся в Москве, поручаются человеколюбию Французских войск“. Подписано: Кайсаров, дежурный генерал, и пр.»71 Характерно, что записка была подписана не Кутузовым. Разумеется, он опасался, что если этот документ предадут огласке, его престиж в армии резко упадет. 4 сентября фельдмаршал рапортовал царю ситуацию иного склада: «Все сокровища, арсенал и все почти имущества как казенные, так и частные вывезены [из Москвы] и ни один дворянин в ней не остался»72.
2 сентября русская армия оставила Москву, выходя из нее через Рязанскую заставу в сторону Боровского перевоза. Солдаты плакали и ворчали: «Лучше уж бы всем лечь мертвыми, чем отдавать Москву!»73 Всей эвакуацией распоряжался Барклай де Толли. «Жителя ея, не зная еще вполне своего бедствия, встречали нас, как избавителей; но узнавши, хлынули за нами целою Москвою! Это уже был не ход армии, а перемещение целых народов с одного конца света на другой. Чрез Москву шли мы под конвоем кавалерии, – вспоминает С. И. Маевский, – которая, сгустивши цепь свою, сторожила целость наших рядов, и перваго, вышедшего из них, должна была изрубить в куски, несмотря на чин и лицо»74. Вместе с армией уходили жители города. В народе стоял плач и стон. Из 275.547 жителей в городе осталось чуть больше 6 тыс.
Не успели русские выйти из Москвы, как со стороны Поклонной горы, в тот же день, 2 сентября, к 14 часам, в нее вступили французы, хлопая в ладоши от радости с криками: Москва, Москва! Наполеон, будучи под стенами Москвы, возгласил: «Так вот он, наконец, этот знаменитый город!», а затем прибавил: «Давно пора!»75
Ростопчин Ф. В. Правда о пожаре в Москве. Сочинение графа Ф. В. Ростопчина. Пер. с фр. А. Волков. Москва, тип. Университетская, 1823, стр. 19. Ростопчин в записках пишет: «Я распологаю по статьям главнейшия доказательства, утвердившия мнение, что пожар Москвы есть мое дело; я буду отвечать на них происшествиями, известными всем Русским. Было бы несправедливо этому не верить; ибо я отказываюсь от прекраснейшей роли эпохи и сам разрушаю здание моей знаменитости» (Ростопчин Ф. В. Сочинение Ростопчина (графа Федора Васильевича). СПб, тип. А. Дмитриева, изд. Александра Смирдина, 1853, стр. 202).
Военский К. А. Отечественная война 1812 года в записках современников. (Материалы Военно-Ученаго Архива). СПб, тип. Главн. Управ. Удел., 1911, стр. 70.
Чтение в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1872. Книга 1. Москва. Бородинское сражение. Извлечение из записок генерала Пеле о Русской войне 1812 года. С. 90.
Русские полководцы. М. И. Кутузов. Сборник документов и материалов. Том IV. Часть 1. Под ред. Л. Г. Бескровного. Москва, изд. Министерства Обороны Союза ССР, 1954, стр. 233. В рапорте Кутузова слово «дворянин» зачеркнуто, сверху написано: «почти житель». «О том, что в Москве осталось много наших бродяг, говорят и наши и иностранцы. „Пришедши, говорит очевидец, наш Офицер, по набережной, за Кремль, во внутрь и далее, всюду являлись те горестныя явления, которыя встретили нас при начале. Тут же Офицеры стали сходится в кампании, чтобы вместе горевать и беседовать о настоящем, которое для всех чрезвычайно было непонятно; тут и рядовые, под видом напиться воды, ускользали в ближайшие лавки, домы и оставались там до прихода Французов. Таким образом довольно убыло людей из полков“. Шамбре говорит, что Русские военные бродяги грабили Москву за одно с Французами, и даже вступали с ними в перестрелку, впрочем, скоро прекращавшуюся, по тому что обе стороны не то имели в виду; по его словам, Французскими патрулями собрано свыше 6 тысяч наших бродяг» (Чтение в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1872. Книга 1. Москва. А. Х. Бородинское сражение. С. 46).
Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы Дуровой. Со вступит. ст. К.А. Военскаго. СПб, типо-лит. т-ва Свет, 1912, стр. 52.
Руссакая старина. Т. 8. 1873.№7—12. СПб. Мой век или история генерала Маевскаго. 1779—1848. С. 143.
Сегюр Ф. П. Поход в Москву в 1812 году. Пер. с посл. фр. изд. Б. Рунт. Москва, т-во Образование, 1911, стр. 56—57.
