и знойные прерии растянулись на многие-многие сотни километров.
Тропики и субтропики проявились во всей своей красе. Ах, какая прелесть…
Акулы запрыгал из воды, готовые сожрать любого и каждого… Ой! Ай! Уй!
Замаячили величавые пирамиды Хафры и Хеопса, руины и развалины Карфагена.
Великий Сфинкс и не менее великий Нил нарисовались. А в протяжённом Ниле уйма этих… всяких… сожрать любого готовых.
Крокодилы и аллигаторы вдруг забегали… пасти свои раскрыли… зубы острые и длинные показали… Ой! Как бы чего худого не вышло… О, Боже… Спаси и сохрани…
Но разговор сейчас не об этом.
Разговор сейчас о вещах, которые затащили в салон самолёта эти два хмыря, ой, то есть… мажора. Да ещё в таком громадном количестве. По два чемодана на брата – это уже перебор. Даже больше чем перебор. Да ещё портфели пузатые…
Это вопиющее нарушение! Возмутительное безобразие! И даже злостное!
Почему они, эти молодые и хорошо одетые красавцы-мужчины, не сдали свои многочисленные манатки в багаж, оставалось вопросом.
У многих присутствующих и видевших это форменное безобразие и нарушение в голове мышки и крыски забегали… – мол, как это так… дескать, это же… это же… это же сущее вредительство… это же хулиганство откровенное… это же наглость неописуемая.
Но никто и слова не сказал. Нет. Не вымолвил.
То ли боялись связываться, то ли не хотели высовываться… по причине того, что и к ним тогда могут возникнуть вопросы: почему… зачем… ну и так далее…
Даже стюардессы промолчали: то ли языки проглотили, то ли поскромничали, то ли ещё что…
Тем не менее, они ничего им не сказали, не настыдили и не наругали, не сделали замечания, не потребовали немедленно сдать в багаж чемоданы эти противные… и даже не призвали к ответственности за такое злостное нарушение авиационных порядков, законов и уставов. Девушки только очень вежливо и стыдливо, но всё-таки весьма и весьма настоятельно, посоветовали им разместить эти вещи на полу под сиденьями впереди стоящих кресел; мол, так положено на борту воздушных судов.
Ребята же молча, упорно и стремительно, ни на кого не обращая абсолютно никакого внимания, втиснули по одному чемодану на верхние багажные полки, а два других бесцеремонно запихнули за спинки своих кресел, и они оказались прямо перед огорошенным Геннадием Витальевичем.
Лишь благодаря слегка увеличенному расстоянию между рядами, там оставалось ещё немного свободного места, но вот сидеть перед стоящими почти вплотную здоровыми кожаными «гробами» оказалось не совсем приятно и не совсем ловко.
Они мешали. И ещё как мешали.
Как соринка в глазу. Как бельмо. Как бородавка. Как шипишка.
Как корова на сене. Ни корова, а эта… как её… Да это уже не важно. Ни про корову сейчас разговор и не про других жвачных, а про людские неудобства.
Ни
