style="font-size:15px;"> – «Аделью» … – вслух прочел я.
Булочников что-то забубнил. Его и при виде рисунков пару раз вывернуло, а чтение этих бредовых строчек вообще заставило рыдать в три ручья. Лексин сжимал и разжимал кулаки, чертова губа его плясала чечетку. Я же только и мог делать, что жалеть, что мы сюда сунулись.
Эта вконец поехавшая мантра была написана кровью.
Генрих рыдал. Он, сука, выл и рыдал, а еще приговаривал так: «Господи… господи…». А потом….
– Ульберт? – истерично пропищал он, обернувшись.
– Толя солгал… вы оба здесь… – прохрипело нечто, что оказалось за нашими спинами и в чем я, зуб даю, никогда бы не признал Ульберта Краусса.
Сейчас, бог свидетель, я бы предпочел вечно глазеть на то, во что превратился Краусс, наяву, чем видеть во сне то, что передо мной возникнет потом. Но в тот самый момент, тот самый долбаный момент, когда я увидел Ульберта Краусса спустя пять лет, мне стало черт знает как стремно.
Немца всего… перекосило. Хрен знает, как так может быть, но одно его плечо было будто бы сантиметров на десять ниже. На этих раскособоченных плечах болтался халат, засаленный и полинялый, а еще вонючий до одури. Он полысел, но жесткие волосья на висках и затылке отросли и падали на плечи и грудь. Пряди слиплись каким-то салом и разделились на отдельные щупы, как у моллюска какого-нибудь. Его дряблое, землистое лицо обросло бородищей, в которой, черт бы ее побрал, торчали куски еды разной степени испорченности. Да на Крауссе были целые отложения разнообразной мертвечины! Из-за нее не было видно глаз…. Руки немца дрожали, притом тогда, мамой клянусь, я заметил, что они покрыты пятнами запекшейся крови…. Помешанный этот был бос, и ноги его были такие грязные, словно он вставал ими в сортир.
Меня передернуло, когда я увидел эдакую мерзость. Кажется, я уже дернулся вперед, чтобы свалить из хибары Краусса. Человек, что выглядит так, явно не поддается уговорам. И лечению тоже.
– Ульберт… ты… ты… постарел… – пищал в это время Генрих, заламывая ручонки.
– Постарел? Да… да… – пробулькал немец – Я много трудился… это… не так легко… дается. Особенно… с таким скудным материалом… достоверным….
Говорил Краусс так, словно пытался сдерживать кашель. А еще… еще… внутри него что-то… стучало. Периодически немец подавался вперед, его пробивала судорога, и раздавался глухой стук. Словно что-то сидит в нем и пытается… сука, пытается выбраться.
Если бы я знал, что окажусь прав…. Там и вправду кое-что было….
– Господин Краусс, ваши друзья беспокоятся за вас. Мы приехали, чтобы справиться о ваших делах – отчеканил Лексин. Этот чертов кремень Лексин.
Краусс широко улыбнулся. Струйка крови побежала по подбородку. Я увидел, как мало у него осталось зубов….
– Ульберт, тебе плохо? Ты… болен? – не унимался Булочников.
– Я здоров – резко посерьезнел Краусс, хотя
