со скамьи и, кинув на нас любопытный взгляд, медленно пошла дальше. Вероника достала из сумки небольшой светлый свёрток и протянула его мне.
– Да, по поводу моей просьбы. Ты не мог бы передать эту штуку одному человеку? Он тоже завтра будет на футболе. Это мой старый знакомый, я ему кое-что задолжала. Уже долго не могу отдать, да и не хочу с ним встречаться. В общем, буду признательна, если поможешь.
– Конечно, какой разговор. Как его зовут?
– Алексей. Я напишу тебе его номер… Кстати, а как тебе вчера музей Достоевского?
– Да никак. Я туда не попал, было поздно. Но представляешь, там же неподалёку я наткнулся на дом, где Достоевский написал свой первый роман. «Бедные люди», помнишь эти нескончаемые письма Вареньки и Макара? А в том здании, где музей, он завершил «Карамазовых» и вскоре умер. Мне сразу пришла в голову такая мысль. Если прочертить прямую линию между этими двумя домами, то там будет метров пятьсот, не больше. Меня это просто поразило – весь его творческий путь между первым романом и последним можно условно уместить в эти жалкие полкилометра! Всё это, конечно, умозрительно, но занятно. Хорошо бы о всех писателях знать что-нибудь в этом роде.
– А ты, я смотрю, не только артист, но и фантазёр к тому же! Так живо выдумываешь, аж заслушаешься.
– Всё, я больше не буду. Расскажи лучше, как твой «Вечный муж» поживает.
– Вечный муж? Ах, да, эта книга. Как-то быстро она закончилась. Да и вообще – ничего вечного не бывает. По крайней мере, здесь, в нашем мире. Мы всё пытаемся протиснуться сквозь него в какую-то вечность, хотя толком и не знаем, что она из себя представляет…
Над нами и вокруг нас деликатно, соблюдая свой собственный этикет, перешёптывались не известные мне деревья и кустарники, раскрашивая низкое небо брызгами своего разноцветья.
– Ника, а как же то самое, живущее в тебе чувство? Разве оно не подсказывает, что будет там, за порогом?
– Ты прав, в нём есть какая-то потусторонняя искорка, что-то вроде мимолётной улыбки или поцелуя. В этом есть нечто божественное, ни с чем не сравнимое.
– Если божественное, значит, и вечное тоже.
– Пожалуй. И всё-таки любое чувство – штука зависимая. Я привыкла жить с ним одна, но до конца ему не вверяюсь.
– Боишься обмануться?
– Нет, это уже давно пройденный этап. Скорее, бояться можно только одного… Что чувство однажды погаснет, причём окончательно, и на его месте останется одна пустота.
– И тогда улыбка вечности обернётся лишь гримасой чего-то земного, слишком человеческого?
Вероника сняла очки, обнажив красноватые бороздки на белке утомлённых глаз, и сказала:
– Возможно, о моём «слишком человеческом» ты узнаешь уже очень скоро. Только вот не уверена, что оно придётся тебе по душе.
Едва приметно улыбнувшись одними губами, она решительно поднялась со скамьи и своим упругим, летящим шагом устремилась в сторону выхода.
