от чужих глаз, как драгоценное драконье яйцо, очень стараясь, чтобы окружающие видели разве что его проблеск. Календарь не давал пощады – девять дней, месяц, сорок дней. Сначала казалось, что хуже всего будет летом: полгода со дня его смерти в июне, мой самый одинокий за всю жизнь день рождения в июле, четырнадцатая (неслучившаяся) годовщина нашей свадьбы, его день рождения и десятилетие старшей дочери – в августе. Я вспоминала, как три года назад на ее семилетие мы вдвоем с мужем с азартом придумывали сценарий квеста по мотивам My little pony, и понимала, что отныне подобные вещи для меня перешли в раздел подвигов, на которые вряд ли когда-нибудь хватит ресурса.
Самым тяжелым в итоге оказался декабрь. Меня крыло буквально от всего – от новогодней иллюминации на улицах, от приподнятого настроения окружающих, предвкушающих Новый год и новое счастье. Меня же ждала подготовка к другой декабрьской дате – нужно было заказывать пироги, отпрашиваться на работе, чтобы съездить на кладбище, обзванивать родственников с приглашением на неизбежные поминки. В десятых числах декабря мне стало физически не хватать воздуха, я постоянно мерзла и вспоминала моргульский клинок из “Властелина колец”, призрачный осколок которого навсегда остался около сердца Фродо. И когда позвонил друг мужа и предложил собраться где-нибудь в баре узким кругом, я очень хотела сказать “нет” – моих четко рассчитанных сил хватало ровно на два часа посиделок с родными в столовой, а потом я хотела вернуться домой и лежать лицом в стену до конца вечности. Но все, что делалось в этот день, было не ради меня, а ради него – поэтому я по недавно приобретенной привычке чуть задержала дыхание, чтобы голос не дрожал, и сказала “конечно”. И в итоге первая годовщина его смерти стала едва ли не самым светлым днем за тот ужасный темный год – я была окружена людьми, которые тоже сильно его любили, скучали, испытывали то же чувство опустошения, что и я, и были готовы говорить об этом вслух. А я, в свою очередь, могла поделиться с ними воспоминаниями, которые просто распирали меня изнутри.
Например, им можно было рассказать, что я до сих помню, какой именно перекресток проезжала, когда мне позвонила перепуганная старшая дочь и сказала, что с папой что-то не так. Что с ним может быть не так, с легким раздражением переспросила тогда я: меньше получаса назад муж встал, как обычно, проводить меня на работу, поцеловал и закрыл за мной дверь. Я сбросила звонок дочери и набрала его номер. Гудки шли и шли, вызовы один за другим уходили на голосовую почту, я уговаривала себя, что он просто крепко заснул, а примерно на десятом звонке трубку снова взяла дочь, уже задыхающаяся от слез, и сказала, что папа ни на что не реагирует. Такси развернулось и помчалось обратно, а на въезде в наш двор застряло в снегу. Я уже плохо соображала от тревоги и ждать, пока таксист выкопает машину, не было никаких сил, поэтому остававшиеся до подъезда двести метров неловко пробежала по сугробам – для рабочего мероприятия, которое совершенно перестало быть важным к этому моменту, я меньше часа назад торжественно надевала каблуки.
