видов живых существ, но и всех предметов, каковы бы они ни были, всех движений, всех действий, всех состояний, всех свойств, выражаемых языком). Поэтому словарь первобытных языков должен отличаться таким богатством, о котором наши языки дают лишь весьма отдаленное представление.
И действительно, это богатство вызывало удивление многих исследователей. «Австралийцы имеют названия почти для всякой маленькой частицы человеческого тела. Так, например, спросив, как по-туземному называется «рука», один иностранец получил в ответ слово, которое обозначает верхнюю часть руки, другое, обозначающее предплечье, третье, обозначающее правую руку, левую и т. д.». Маори имеют чрезвычайно полную систему номенклатуры для флоры Новой Зеландии. «Они знают пол деревьев… они имеют разные имена для мужских и женских деревьев определенных видов. Они имеют различные имена для деревьев, листья которых меняют форму в разные моменты их роста. Во многих случаях они имеют специальные имена для цветов деревьев и вообще растений, отдельные имена для еще не распустившихся листьев и для ягод… Птица коко или туи имеет четыре названия (два – для самца и два – для самки) в соответствии с временами года. У них имеются разные слова для хвоста птицы, животного, рыбы, три названия для крика попугая кака (для обычного крика, для гневного и испуганного) и т. д.».
В Южной Африке у туземцев бавенда «существует специальное имя для каждого рода дождя. Даже геологические особенности почвы не ускользнули от их внимания: они имеют особые названия для каждого вида почвы, камней или скал… Нет такой разновидности деревьев, кустарников или растений, которая не имела бы имени в их языке. Они различают по именам даже каждую разновидность травы». Ливингетон не перестает восхищаться богатством словаря бечуанов».
Леви-Брюль Л. Первобытное мышление.24
Вхождение в мир различий означает и осмысление специфического феномена автономного существования миров живого. Самобытность человеческого мира определяется через осмысление автономности «форм жизни» птиц и животных, рыб и пресмыкающихся, трав и деревьев, отдельных ландшафтов и значимых природных объектов – водоемов, горных круч и ущелий, равнин и оврагов и т.п. «Формы жизни» и «миры» – конечно не «роды» и «виды», а наблюдаемые «единства», некоторым образом связанные между собой как «способы существования» и видимые «образы» (эйдосы), пространственные общности (локусы, топосы, местности) со своими специфическими характеристиками (законами и принципами существования). Каждый локус («место», «тело», существование), уже посредством именования обретает олицетворяющего его «хозяина», окруженного сонмом подчиненных ему «сил». И за пределами своих мест каждый «хозяин места» превращается в агента и участника (экономических) отношений, взаимных «услуг» и «поставок», даров и обменов с другими мирами и их агентами. Он становится сотворцом сети взаимного общения и, таким образом, участником
