моя была такова, что быть любовницей и, тем паче, содержанкой – мне никогда не было интересно. Любимицей – да. Любимкой, на крайний случай, – для тех, кто совсем не в силах удержаться от уменьшительно-ласкательных.
Но растрачивать себя на соц пакет… простите, но совсем уж сомнительная ценность.
– Если мы с тобой не равны, какое место занимаешь в социуме ты? – бросала «кость» в очередной попытке указать мне свое место и зашлифовать это дело забористым скандалом.
– Не имею ни привычки, ни полномочий навешивать ярлыки, но одно могу сказать точно – места у нас разные, – я всячески старалась не подпитывать конфликт.
– Рад, что ты хоть это понимаешь, – усмехался он с надменностью и неспешно проводил мизинцем над бровью, как жест полного подавления всего происходящего и приумножения покоя. Своего. Того самого, что веет земельной сыростью.
Я чаще молчала в ответ. Тяжело выдыхала, отходила куда-либо в сторону, максимально возможно увеличивая дистанцию, и молчала.
«Откуда и для чего порождаются подобные люди», – вертелось в голове нечто подобное. «Откуда и для чего они появляются в моей жизни?»
Но наружу прорывалось только молчание.
Какой смысл стараться что-либо подробно и детально объяснить, когда на тебя смотрит пустой надменный взгляд. Такая тупость и пустота угнетает. Ее очень хочется наполнить звуками. Любыми. И как правило ее заполняют лишь те, которые порождают еще большую тупость. Потому я выбирала молчание. Как особый вид извращенной мести… для него. И уголок упоения – для себя.
Мало, кто способен вынести вой сирен. Еще меньше тех, кто может выдержать их молчание.
И я выбирала молчание.
Все чаще и чаще я выбирала молчание. Я выбирала запрятаться где-то в углу, жалеть себя и лелеять свои воспоминания. Не хвататься более за настоящее, ведь оно уже через секунду становится прошлым. Я выбрала остаться оболочкой. Отжившей оболочкой, без желания, без ожидания, без содержания. Его в себе. Сама по себе с этой жизнью. От меня прежней осталась лишь кожа. Бледная, чувствительная, склонная к сухости и увяданию. Тонкая. Настолько, что сквозь нее с легкостью проникала всепоглощающая пустота. И расползалась по углам. И плела там свои паутинки, подсвечивая изнутри мелкой сеточкой купероза.
В такие моменты крайне необходим спутник, – он умеет разрезать собой пустоту.
Но его не было.
А у меня не было больше сил вытягивать из общей кучи потерей то одну, то другую.
Сколько же их было…
Сколько же их еще…
Я бросила взгляд на мобильник. Экраном вниз он лежал на столе. Вид у него был, что он сейчас зазвонит, завибрирует. Но он молчал. А я безвольно блуждала глазами по его очертаниям. Будто вновь прорисовывала. Штрих за штрихом. Слой за слоем. Блик за бликом. Так обводят контура своих воспоминаний, когда хотят под ними укрыться. Придать им значимости. Зацепиться
