перестали говорить и стали с недоумением его осматривать. Отец Александр зашептал им, что в рай попасть очень сложно, что они должны быть смиренными в этом мире. Пересказал неизвестную главу в Евангелии, которую «вырезали злые гады». Мужчина за столом не выдержал и грубо попросил его отойти. Отец Александр замолчал, выкурил под пристальными взглядами еще одну сигарету, встал и направился к выходу, благословляя «сердцем Божьим» всех и вся. На выходе он протянул мне листок с номером телефона и адресом, очень просил приехать сегодня же вечером. На столе, за которым он сидел, остался лежать неоплаченный счет.
Звон. Звон. Звон. Телефона и колокола. Звон креста, бьющегося об пузо, облаченное в рясу. Я звоню отцу Александру:
«Здравствуйте, не могли бы вы оплатить счет?»
Здравствуйте? Здравствуйте!
А в ответ только звон колокола и молитва не незнакомом мне языке. Миленький автоответчик.
Благословение мы разделили на восьмерых: пять официантов, два менеджера и один охранник. Разделили мы его, послушали еще раз десять молитву в исполнении автоответчика, и выпустили на волю, как голубей, по тысяче рублей из своих зарплат. Замолили, так сказать, свои грешки. Дорого нынче исповедь обходится.
«Алло, отец Александр. Помолитесь за нас, пожалуйста. За нас всех. За то, чтобы у кореянки перестало пахнуть изо рта, Малыш похудел, Семену помогло кодирование, а наш аллигатор вдруг подобрел. Особенно, я вас очень прошу, помолитесь за меня, попросите там звонаря, чтобы во сне я снова увидела дом».
Дом
Звон. Звон. Звон. Есть такие места из нашей прошлой жизни, из детства, которые звенят, в которые, сколько бы они не звенели, мы никогда не возвратимся. Может быть эти места прекратили свое существование, а может они продолжают растить других людей.
Есть такое место… Мой спутник бессонной ночи. Там я могу укрыться. Прекратить звон города.
Дом детства. Он возникает только в бессонную ночь, между четырьмя и пятью часами утра, когда муж вдруг заливается храпом. Вот истинное чувство защищенности: дом детства перед глазами и храп под ухом. Вытянутый короб, который хранит меня, как маленького цыпленка. Крохотная квартира, занимающая четверть старого деревянного дома на улице с неблагозвучным названием – Грязная.
В той квартире было много дверей, куда больше, чем комнат. Все двери случайно подобранные, несуразные: одна со стройки, другая досталась от соседей, третья сделана дедушкой из двух старых дверей шифоньера, еще была ярко-голубая маленькая дверь в кладовку и темно-бордовая, вся обклеенная наклейками, дверь в мамину спальню. Дом нависал над оврагом, одна его половина почти сползла к самому краю, от этого пол в квартире уходил вниз по наклонной, искажая узор линолеума. Я любила эти кривоватые узоры, желтый мрамор с нанесенной красной клеткой. Всего два окна на четыре комнаты – низкие, с голубыми ставнями, которые наглухо закрывались на ночь. В подполе под моей
