как любит: вопрос был в методе. Даже само образование было ему ненавистно тем, что любимые предметы преподавались догматично-навязчиво, что уж говорить о нелюбимых! Он цитировал Шопенгауэра, прославлявшего дилетантизм и любовь к досугу, Фромма, критиковавшего отчужденный труд, экзистенциалистов, Бальзака и даже свою покойную бабушку – словом всех, кто избаловал его и приучил относиться к своей деятельности аристократически. Он полярно различал понятия труда и творчества, этимологию “работы” выводил из “рабства” и делал все, чтобы продлить состояние собственной независимости от необходимости выбрасывать по восемь часов в день, “чтобы не подохнуть с голода”. Он настолько этим увлекся, что порой жертвовал “свободой для”, которая должна быть целью, “свободе от”, которая являлась средством. Его гимны свободному творчеству были однобоки в сторону первого слова и пока не собирались перегибаться, даже не смотря на то, что в мозгу всё чаще появлялся вопрос: “Зачем? Зачем освобождать время, если его не чем занять? И не слишком ли я высокого о себе мнения, пренебрегая тем, что для других – норма, ибо гениальностью во мне похоже, совсем не пахнет. Я просто самолюбивый лентяй!” Но, даже не смотря на эти прозрения, Дмитрий продолжал с неистовством отстаивать свои взгляды на жизнь.
Он вышел из маленького дворика, напоминавшего каменный колодец серыми стенами и суровыми глазницами грязных окон, – и отправился по одной из шумных улиц родного города к ближайшей станции метро. Удивительную суматоху внесла весна в этот славный человеческий муравейник, заставляя прохожих обходить лужи, шлепая по грязной слякоти иногда падать в них, шарахаться проезжавших мимо автомобилей, окатывающих друг друга каскадами талой воды, шуметь, проявлять чудеса акробатики, желать избавиться от тяжелых, бесцветных шуб и пальто, но, в то же время бояться одеть самые лучшие свои наряды, смотреть на чистое голубое небо и подставлять лицо солнцу, но тут же кричать на нерадивого пассажира, спрыгнувшего из подъехавшего автобуса и гневно отряхаться в этом автобусе от мокрого, соленого снега.
Он вошел в метро, спустился по эскалатору и оказался на переполненном людьми пироне – такое столпотворение случалось только в час пик. Дмитрий нехотя слился с этой бурлящей массой, которая двигала им как пушинкой по своему произволу. Его занесли в вагон, после чего он, отвоевав кусочек пространства и, освободившись от царапающих его ноги сумок, принялся за излюбленное занятие: изучение прелестных девичьих головок. Выбирать долго не пришлось: как раз напротив стояла очаровательная девушка, которая, к несчастью, оживленно беседовала со своим молодым другом или, быть может, любовником… Да, второе вероятнее всего, хотя в такой давке не грех и ошибиться, – по крайней мере, парень ловко использовал благоприятные обстоятельства.
Дмитрия это не смущало. Он тихо упивался нежными чертами её чудесного лица, дающего приятное отдохновение его одичавшему от смутного желания взгляду. Девушка пару раз взглянула на бесцеремонного наблюдателя, а затем, несмотря на изрядную трудность решения, демонстративно
