желание расчесать голову до крови, чтобы избавиться от наваждения.
Понимаете, о чём я? Майя была неописуема, безлика, не поддавалась какому‐либо определению, а потому сразу мне не понравилась.
– О, – сказал я, – выходит, это ты тут главная мразь.
Она подняла голову, и сквозь поволоку дыма я увидел её глаза – бесцветные, почти прозрачные, они казались сделанными из стекла или эпоксидной смолы и смотрели прямо на меня, фиксировали каждое движение. Как камеры видеонаблюдения.
В следующий миг воздух в кабинете взорвался от смеха. Дым поднялся к потолку и рассеялся.
– Ладно, французик, ты меня раскусил.
В самую, сука, ахиллесову пяту попала.
– Да вы заебали уже! – раненым медведем взревел я, патетически воздевая руки к потолку. – Никакой я не француз! Сколько можно повторять?!
Майя перевела взгляд на моего проводника, который молчаливой тенью стоял в углу, у стеллажей с книгами, и растянула губы в улыбке. Такой, знаете, корпоративной, способной продать всё: начиная от инсектицидов, заканчивая набором самых острых ножей из вулканического стекла. Она была очень убедительная, эта улыбка, хотя и неискренняя, неживая. Будто гиперреалистичная картина, которую в первый момент принимаешь за фотографию, то есть за запечатлённый миг чего‐то действительно существующего. И, только приглядевшись, осознаёшь, что это просто мазки красок, воображение художника. Вы можете возразить, что разница невелика, ведь подход один и тот же, а вот хрен бы там: объектив камеры объективен, простите за невольный каламбур, а человек всегда что‐нибудь да перевирает, потому что пропускает увиденное через себя.
Путано выражаюсь, но, думаю, вы уловили суть.
– Очаровательный придурок, да? – Майя снова зашлась хохотом. – Каждый раз бесится как в первый. – После чего небрежным взмахом руки указала на кресло с другой стороны стола: – Садись давай, французик.
Скрипя зубами, я опустился на самый край.
– Тебе открыли коммерческую тайну, – без лишних предисловий начала она, быстрым перебором пальцев пригладив волосы. Нервничала, тварь. Ну ещё бы! Как тут не заволноваться? Я ведь мог разболтать тайну кому угодно – причём уже из принципа, поглядев на всю эту поебень со стороны. Что бы тогда стала делать наша красотка, потеряв власть над ничего не подозревающими идиотами?
В общем, суть её слов была предельно проста: никто не должен знать о своём участии в шоу. Главная его идея заключалась в том, чтобы создать подлинную имитацию жизни. Но, как можно догадаться, случалось всякое, попадались кретины, которые додумывались отодрать половицы – обнаружить прослушивающие устройства. Отыскать подозрительные пилюли, едва заметно отличающиеся от привычных, всегда хранящихся в таблетнице. Наутро к таким альтернативно одарённым обычно приходили мужики с дубинками. И, сверкая улыбками, выдавали контракты. Мол, теперь ты, дружище, на особом положении. Что значит, не хочешь подписывать?
