и для примеру посылаю, дабы по сему книги перевожены были без лишних разказоф, которые время толко тратят и у чтущим охоту отемлют. Петр»68. Кроме того, чужой труд для пользы дела, рекомендовалось не только сокращать и передавать своими словами, но и дополнять в случае надобности. В письме к Конону Зотову в январе 1715 г. Пётр наставляет: «Все, что ко флоту принадлежит на море и в портах, сыскать книги, также чего нет в книгах, но от обычая чинят, то пополнит, и все перевесть на словенской язык нашим штилем, толко храня то, чтоб дела не проронит, а за штилем их не гнатца»69. Но так как и «славянский штиль», в роде «штиле» «люботрудного мужа Симеона Полоцкого», был «тяжек за высоту словес», то и тут Пётр требовал, как главного, общедоступности. Мусин-Пушкин писал Поликарпову: «По имянному царскаго величества указу присланные от его величества два лексикона один с латинского на французский язык, другой с латинского на галландский, велено велено (sic) и из оных сделать один лексикон и под латинския речи подвесть славянския слова… При сем же посылаю к тебе Географию переводу твоего, которая за неискусством либо каким переведена гораздо плохо: того ради исправь хорошенько не высокими славенскими, но простым русским языком… Со всем усердием трудися, и высоких слов славенских класть не надобять, но Посольского приказу употреби слова…»70 В стремлении к общедоступности для большей простоты и практичности, удобства письма, Пётр вносит поправки в русскую азбуку. Сам он писал крупным почерком быстро, небрежно, иногда не разделяя слов, многие слова с пропущенными буквами, видимо, когда слова не поспевали за мыслью.
На службу делу реформы Пётр вызывает к жизни не ведомую до этих пор в России форму воздействия на общественное сознание – публицистику. Выше было показано, как из-за тяжести налогов и войны в разных слоях русского народа появилось недовольство реформою и ропот против реформаторов. К этой домашней оппозиции присоединилась иноземная, питавшаяся опасением растущего могущества России и находившая себе краски для злословия в сложившейся в Западной Европе представлении об азиатском варварстве России. Терпела Россия неудачи в войне, над Петром издевались в Западной Европе, изображая его трусом, покидающим войска в минуту опасности; одерживала победы – сторонники Швеции били тревогу об азиатской опасности; происходили кровопролитные битвы – на Западе говорили о невероятной кровожадности русских; затягивалась война вследствие несговорчивости шведов – Россию упрекали в варварском упорстве, покупаемом ценою бесцельно проливаемой крови и изнурением подданных. Эти нападки, по-видимому, находили себе сочувствие и среди русской оппозиции: русские путешественники приносили на родину слухи о ней с Запада. И Пётр обращается к официальной публицистике как к орудию борьбы с оппозицией. В 1717 г. выходит написанное Шафировым,
Законодательные акты Петра I. Акты о высших государственных установлениях. Том I. Сост. Н. А. Воскресенский, под ред. и с предис. Б. И. Сыромятникова. Москва, Ленинград, Акад. Наук СССР, 1945, стр. 148. Наука и литература в России при Петре Великом. Изследование П. Пекарскаго. Том I. СПб, Общественная польза, 1862, стр. 214.
Законодательные акты Петра I. Акты о высших государственных установлениях. Том I. Сост. Н. А. Воскресенский, под ред. и с предис. Б. И. Сыромятникова. Москва, Ленинград, Акад. Наук СССР, 1945, стр. 43.
Русский архив. №7—8. IX. Москва, тип. Грачева и К, 1868, стр. 1054—1055.
