был не более как сбор плоских фарсов, так что кое-какия наивныя черты и острые сатирические намеки совершенно исчезали в бездне грубых выходок, чудовищных трагедий, нелепаго смешения романических и изъисканных чувств, высказываемых королями или рыцарями, и шутовских проделок какого-нибудь Jean-Potage, их наперсника»80. Из пьес подобного репертуара и склеивал Куншт свои героические представления на события дня. Кроме того, составленные на немецком языке пьесы приходилось переводить на русский все тем же приказным переводчикам Посольского приказа, которым были чужды и театральная среда, и театральная терминология. Немудрено, что переводимые ими пьесы возбуждали смех там, где автор хотел вызвать у зрителя совсем иные переживания.
Несмотря на все это, театр Куншта вначале собирал полные залы зрителей, самой пестрой московской публики; недаром билеты того времени были «вне конкуренции»: билеты первого разряда стоили гривну, второго – 2 алтына, третьего – 5 копеек и последнего – алтын. По словам голштинского министра Бассевича, человеку «порядочному» не было смысла посещать этот «варварский» театр, «посещаемый поэтому только простым народом и вообще людьми низкаго звания. Драму обыкновенно разделяли на двенадцать действий… а в антрактах представляли шутовские интермедии, в которых не скупились на пощечины и палочные удары»81.
«Император, вкус котораго во всех искусствах, даже в тех, к которым у него вовсе не было расположения, – передает Бассевич, – отличался верностью и точность, пообещал однажды награду комедиантам, если они сочинять пиесу, трогательную, без этой любви, всюду вклеиваемой, которая ему уже надоела, и веселый фарс без шутовства. Разумеется, они плохо выполнили эту задачу, но чтоб их поощрить, государь велел выдать им обещанную сумму»82.
Постепенно Пётр и публика заметно охладели к «стараниям» «директора гоф-комедиантов», который, захвативши жалованье, предназначенное труппе, бежал за границу. Через четыре года своего существования «храмина» была разобрана, и декорации ее куплены с аукциона придворным театром Натальи Алексеевны. Здесь да еще в духовных школах и хирургической академии продолжал теплиться жертвенник Диониса. Дело народного театра не удалось, но театральное семя было брошено на русскую почву и дало пышные ростки уже в 40-х годах XVIII в.
Следует отметить одно интересное событие в жизни Санкт-Петербурга, которое Петром не могло не рассматриваться как культурно-познавательное мероприятие и даже было отмечено в Ведомостях. В 1713 г. персидский шах Хуссейн сделал русскому царю ценный и необычный подарок в виде слона. Историк А. П. Башуцкий в описании Санкт-Петербурга пишет об этом событии: «В день славной Полтавской победы, празднованной по обыкновению молебствием, пушечною пальбою и фейерверком, происходил церемонияльный приезд на флоте в столицу
Записки о России при Петре Великом, извлеченныя из бумаг графа Бассевича… Пер. с фр. И. Ф. Аммона. Москва, тип. Грачева и Комп., 1866, стр. 152—153.
Там же, стр. 152.
Там же, стр. 153.
