вы люди, – поморщившись от тогось крепкого да болезного удара об лоб острых, словно острие стрелы, когтей, закалякал Борилка. – Я уразумел… уразумел… вы народ, шишуги. От-то я и не ведал, шо такой народ есть… думал шишиги энто таки масеньки духи лесны, охраняющи корни деревов от зла усякого, того, шо из Пеклу у Бел Свет иноредь хаживает.
Шишуга поднялси с корточек и выпрямившись посотрел на отрока свёрху униз, да покачал головой, ужось правда не так яростно, посему слюна стекающая по подбородку, не разлетелась в стороны, а лишь, сорвавшись с него, юркнула кудый-то ближее к земляному полу, и принялси разъяснять:
– Шишуги налод, и он окланяит колни диливив од злобнык лудий, кодолыи пликодяд в наши лиша, абы лубит дилива, убивад зайша и пдиша.
– Я убил зайца, занеже был голоден, жёлал пожамкать, – ответствовал мальчик, стараяся втолковать такому сёрдитому человечку, шо ни о чём дурном, ни помышлял.
– Гы… гы… гы, – загигикал шишуга, и потер меж собой волосаты ладошки. – Голодин… и я голодин, подому съим дибя. Ды болшой и дакой кушный.
– Неть! неть! – испуганно вскликнул Борилка припоминаючи полученный по лбу удар, и понимая, шо человечек кажись ня шутить, да дёрнулси уперёдь намереваяся разорвать связывающи егось путы. – Я вовсе не кусный, и шамать мене не стоить… зане я до зела горький… горький. Тьфу и у роть неприятно брать.
– Кгы… кгы… кгы, – тяперича шишуга не смеялси, а похоже закашлял. – Кушный… кушный.
Существо казало те слова да немедля развернулось и медленной поступью, усё ащё покашливая, пошло тудысь у тёмну часть землянки. А Борила узрев уходящего шишугу, ощутил аки на голове у няго сами собой поднялися дыбом волосы, по коже спины колкой волной пробегли крупны мурашки, и во душе, на какой-то сиг, появилси дикий ужас, жёлающий вырватьси из приоткрытого рта. Токмо малец поспешно сжал плотно уста и принялси шибче рватьси воперёдь, стараясь разорвать ужу связывающу руки.
Скрывшегося, у сумраке землянки, человечка, в энтот раз, было усё ж можно разглядеть и мальчоночка видал як тот чуток пройдя, остановилси осторонь левой стены и, покряхтывая, наклонившись, поднял чавой-то с пола. Кадыличи ж он сызнова распрямил свой стан, и неторопливо развернувшись, направилси к мальчику, Борилка задышав ищё тяжелее, с большим усердием принялси рвать сдерживающие егось путы. Потому как приближающейся шишуга нёс во руках ту саму здоровенну дубину с набалдашником, каковым судя посему и был приветственно огрет мальчишечка по лбу. Человечек подошёл ближее к отроку и занёс над ним дубину, ноли коснувшись ейным набалдашником свода землянки.
– Погодь, погодь, – гикнул мальчоночка, и, задравши голову, уставился на занесенную над ним дубину. – Глянь чавось у мене на груди есть.
– И чиго дам? – слегка покряхтывая, вопросил шишуга, продолжая подпирать дубиной потолок свово жилища.
– У тама знак Асура Велеса, – торопливо ответил Борилка и повел очами в сторону груди. –
