так что казалось, что все дома погрузились в зеленоватую воду, потому что от этой влаги уже и само небо начало затягиваться плесенью.
Ухоженный газон был окружен зелеными насаждениями, и единственная скамейка пристроилась вдоль узкой дорожки как прямоугольный черный жук. Марта и Гвилим смотрели вправо, на витрины закрытых магазинов, на плотно прикрытые двери на золотых щеколдах и пружинах, на задвинутые оконные рамы и деревянные перекладины, складывающиеся в кресты; заглядывали в пыльные окна, в темные комнаты заброшенных мастерских и кофеен, гадая, когда там в последний раз бывали люди и куда они все подевались. Но когда тебе снится сон, твой личный, персональный сон, и весь мир создан твоим воображением, вокруг не бывает людей, потому что сюжет сосредоточен на тебе.
Кухулинн смотрел вперед, сжимая ненужную карту в руке. Можно было гадать, что происходит в его рыжевато-пшеничной голове. И зачем он идет туда, куда идет? И зачем он так угрюм и всегда нетерпелив, если все знают, что ему некого искать? Ведь на самом деле в такую дорогу отправляешься, только чтобы найти кого-то. Гвилим, скажем, искал своего пропавшего на мельнице брата. Марта искала Кукольника, и каждый раз, что она находила его, он снова исчезал, чтобы ей пришлось его искать и ждать указаний. Мария искала приключений, которые пришлось отложить из-за ломоты в костях. И только Кухулинн, думалось, оказался здесь случайно, будто его загнали силком. И он словно бы торопился куда-то, но одновременно не хотел идти – как если бы ему нужно было на прием к стоматологу.
На скамейку присел облаченный в черное джентльмен в цилиндре и сюртуке. Он опирался одной рукой на зонт, и его осанка была идеальна. Он слегка склонил голову, когда четверо проходили мимо, и Мария приподняла руку в приветственном жесте. Ее запястье снова заныло, когда она его изогнула, и она натянула дырявые рукава пониже. Всю жизнь ее мучали сквозняки, обгладывающие ее кости. Словно они истончались каждый раз; и их было никуда не спрятать, не вынуть и не положить в мешок, не сунуть между батарей, подальше от открытых окон; гуляющий воздух нужен был, чтобы спать. Сквозняк проникал под одеяло и ввинчивался в колени и локти и подъедал ее днями, а то и неделями. Мария уже привыкла к слабости в конечностях. Но шея – это было что-то новенькое. Это напомнило ей один стишок, который читала давным-давно. У кукольника была кукла – со сломанной шеей. Шея переломилась пополам, и кукольник, пожалев свое создание, примотал ее изолентой обратно, но шея не встала обратно, а так и осталась, и голова лежала на боку.
Мария медленно крутила головой, разминая пораженные мышцы, и, оторвав глаза от веснушчатого джентльмена с зонтом, увидела бледно-зеленую дверь магазина. Марта шагала рядом тяжелым шагом, и от ее полосатой кофты рябило в глазах, но вдруг зеленая дверь встала перед нею так ясно, будто ее только что нарисовали. Бледные окна, покрытые сухой пленкой времени, глядели слепо, но медная вывеска еще не совсем потускнела. Прежде чем остальные трое успели уйти далеко вперед, Мария подозвала их.
Дверь оказалась не заперта, и они вошли в комнату, которая казалась больше
