ждать, я пыталась надеть веревку, он не дал мне, просто прыгнул, я не успела, свет погас, а он просто прыгнул…»
Открывая переднюю дверь, я услышала хлопок, похожий на звук пробки от шампанского. Далеко в небе взрывались фейерверки, их цвета размывались из-за слез у меня в глазах. Где-то вдали били колокола, а я, спотыкаясь, шла к двум фигурам на льду и осознала, что наступила полночь. Началось новое тысячелетие.
Мика, 2001
Облегчение. Я думал, что, когда мы найдем тело, я испытаю облегчение. Не говорите моему психотерапевту, но часть меня по-прежнему считает, что это могло быть так. Факт в том, что мы не нашли его. Ни той ночью, ни на следующий день, ни когда полиция шерстила озеро после оттепели, ни летом, когда я день за днем нырял возле берега и погружался на глубине. Без тела мы не могли провести похороны. Без тела мы не могли получить свидетельство о смерти. Без тела мы не могли попрощаться. Это было совершенно нелепо. Все понимали, что он не мог выжить в воде такой температуры дольше пятнадцати минут, даже без сплошного слоя льда над головой. Симона, хватаясь за соломинку, снова и снова повторяла, какой он хороший пловец. Я прикусывал губу. Будь он даже современным Марком Шпицем, плыть ему было некуда, и его судьба была очевидна.
К всеобщему удивлению, я сдал экзамены. Сдал не на те звездные оценки, которые предсказывали мои преподаватели, но диплом международного переводчика получил. Не могу выразить, насколько хреново это было. Вся жуткая дрянь, случившаяся с января – осуждение друзей, стыд перед семьей, крах отношений с Ловисой, нервный срыв, – всё это было заслуженно. Когда случалось что-то хорошее, вроде получения статуса переводчика, мне становилось еще хуже. В день выпуска я дошел до предела. Ускользнув с фотографирования и банкета с шампанским, я ушел к себе в квартиру, проглотил все до единой таблетки снотворного и болеутоляющего, которые у меня были, и честно попытался запить всё это литровой бутылкой водки.
Спасла меня Ловиса. Конечно же, она. Иногда мне кажется, что она всегда знает, когда протянуть руку помощи. Она наблюдала за мной, и когда я исчез с мероприятия, которое должно было стать одним из триумфов в моей жизни, она поняла, что что-то пошло не так. Она несколько раз позвонила мне, я не ответил, и она вошла в квартиру сама. Мы расстались мирно, и мне не пришло в голову попросить ключ обратно. Она так и не сказала, что именно произошло в тот день, и я не хочу знать мрачных подробностей. Когда я проснулся, она сидела у моей больничной койки, и ее светлое лицо было добрым, как у монахини, – это всё, что я помню.
В некотором роде Ловиса спасла нас всех. Она предложила провести памятную встречу Нового года через два года после смерти Дхана. Раньше никто и думать об этом бы не смог, но, когда мы получили судебное решение относительно его исчезновения, нужно было что-то устроить. Нам нужно было отметить это, попрощаться. Эта мудрая финская женщина предложила Лондон, родной город Дхана. Мы могли бы пройтись по улицам, где он вырос, попробовать карри в Брик-лейн, побродить по рынкам и выпить пинту London Pride
