мертва, Рекс. – обернулась та на мгновение, по-доброму ему улыбнувшись. – Как и весь Лондон. Как и Британия. И весь мир.
– Нет… Нет! – закричал он, пытаясь выбраться из сковывающей лужи. – Нет, черт возьми! Нет, Ингрид!
Он пытался, дергал ногами и руками, стараясь даже без собственных ступней выбраться из мазутной жижи, но у него не выходило. Жар от сгорающего самолета уже бился об его спину и заставлял ее потеть. А в голове вились целые потоки несвязанных между собой мыслей. Пешки. Пешки. Пешки! Простые пешки на располосованной заранее шахматной доске!
– Дяденька. – позвала его девочка, что играла неподалеку от него, абсолютно не обращения внимание на полыхающий самолет. – А это вы нас бомбили?
Чуть не свихнувшись от этого кошмара, американец повернул на нее грязное сумасшедшее лицо, с трактами пролившихся по закопченным щекам слез. Он круглыми и красными глазами смотрел на нее. И лишь потом заметил ее окровавленные и пустые рукава.
– Дяденька, а где мои ручки?..
Монро заорал, что было сил. Руками сжал заболевшую голову и вскинул глаза к небесам. К розовым легким облачкам, что летали над черным маслянистым дымом от самолета.
…Медленно раскрылись его раскрасневшиеся и высущенные донельзя глаза. Трудно было рассмотреть окружающий мир, но американец понял, что он снова оказался на промерзшем русском корабле, вернувшись из мира столь удручающих и высасывающих все жизненные соки грёз. Они были болезненными, они как скальпель разрезали его сердце и свирепо вырывали все то, что он мог бы назвать своей душой. И тело было вялым, мозг не соображал, глаза не видели ничего, кроме пробивающегося через толстые и квадратные корабельные стекла солнца. Лишь сердце работало с чудовищным темпом, перегоняя по телу литры горячущей крови. Только оно осталось у него живым и еще человеческим. Все остальное было похоже на написанную для робота программу. Скелет стал будто бы и не его, мясо и жилы пересадили от старика, и вероятно даже на лицо он стал выглядеть как тот, кому уже давным-давно пора не за турели реактивного бомбардировщика, а на пенсию. Рекс был разбит, его душевные травмы брали верх над его рассудком.
Был ли это сон? Или сном было это его состояние, а те картинки, что рисовало его сознание, пока он в беспамятстве перемещался по кораблю, были реальностью? Что если в этом поганом, прогнившем и разбомбленном мире, на этой суровой и мертвой советской земле все поменялось? Что, если законы физики, логики, здравого смысла и ума больше не действовали на него? Рекс думал больше о том, что именно из того, что он видел, и что он чувствовал было реальностью. И никак не находил ответа. Медленно поднялся с места, где сидел, и понял, что он находится на самом главном посту «Академика Туполева» – около штурвалов управления. Его окружали промерзшие приборы со стеклянными кружками над циферблатами, картины и квадратные иллюминаторы, в которые вместо моря, как было положено кораблю, было видно лишь зеленеющий мох, серые холодные камни и не заходящее уже который день над горизонтом солнце. И дымку.
