он нагло просмотрел содержимое моего телефона, как будто у него есть право вторгаться в мою частную жизнь.
Разумеется, я имею полное право защищаться от убийцы. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, сделал бы то же, что сделала я.
И сделаю снова. Он может злиться, сколько ему угодно. Однако это только делает его еще больше опасным.
Эта мысль заставляет меня пройти через кухню и приблизиться к дивану, в котором я вчера спрятала нож. Часть меня ожидает, что его там нет, но он лежит там, где я его оставила. Хотя лезвие, разумеется, согнуто, так что острие касается конца рукоятки. И, когда я опять проверяю содержимое ящика кухонного стола, оказывается, что точно так же согнуты и все остальные ножи, кроме ножа для чистки овощей и фруктов, который согнут лишь наполовину.
Хадсон испортил их все, сделав ножи бесполезными, а меня – беззащитной. И то, что в моем возможном противостоянии с ним от них было бы мало толку, значения не имеет. Важно другое – он готов разбиться в лепешку, лишь бы лишить меня даже намека на ощущение безопасности. И это низко.
Я хочу задвинуть ящик резко, с грохотом, но затем решаю, что не доставлю Хадсону такого удовольствия. Даже с включенным душем он, скорее всего, услышал бы этот грохот, а я не хочу, чтобы он знал, как я рассержена – и как мне страшно.
Поэтому я задвигаю ящик медленно и пытаюсь сосредоточить внимание на том, что я могу контролировать, – но таких вещей немного. У меня опять урчит живот – от стресса мне всегда хочется есть, – так что я беру пачку вишневого печенья и яблоко и опять иду к дивану, на котором спала.
Ночью было холодно, во всяком случае до тех пор, пока Хадсон не накрыл меня одеялом – хотя непонятно, почему он это сделал, если учесть, как зол он был сегодня утром, – а затем мне стало тепло и очень удобно. И теперь мне тоже надо устроиться поудобнее и почитать.
С этой мыслью я подхожу к книжным полкам и начинаю рассматривать книги. Книги служили мне утешением всю мою жизнь, и мне повезло, что здесь – где бы ни находилось это место – меня окружают тысячи книг.
Я съедаю яблоко и начинаю ходить вдоль полок. На них стоят многие из моих любимых книг – «Над пропастью во ржи», «Голодные игры», сборник стихотворений Сильвии Платт, – а также множество произведений, которые я хотела прочесть, но до которых у меня не дошли руки. Еще больше здесь книг, о которых я никогда не слышала.
Я останавливаюсь, дойдя до ряда томов в переплетах из потертой винно-красной кожи. Тут их по меньшей мере сотня, и, хотя некоторые из них выглядят намного старше других, очевидно, что все они – часть одной коллекции. Это следует не только из одинакового цвета переплетов, но и из одинаковых пометок на корешках. Когда я снимаю с полки несколько томов, оказывается, что у них еще и одинаковый золотой обрез.
К тому же каждый том снабжен замком. Может, это чьи-то дневники? И если да, то чьи? Вряд ли я когда-нибудь это узнаю, ведь они заперты, но мне интересно об этом поразмышлять.
Замки на них
