соврал Андрей.
«Малоярославец. Следующая остановка Ерденево».
– Ну, до завтра!
Анютин поцелуй вкусно пах семечками.
Она вышла из вагона, пройдя под фонарем, помахала Андрею рукой. Островцев подумал: как странно, что именно эта женщина, в сущности, совершенно ему чужая, носит в себе его ребенка.
Кроме Андрея и бомжа в вагоне никого не было. А может, не только в вагоне, но и во всем поезде?
Островцев смотрел на свое отражение в черном стекле и ни о чем не думал. Хотелось спать, но, боясь пропустить свою станцию, он тер глаза, зевал.
«Следующая станция – Родинка» – прохрипел динамик.
Андрей поднялся, прошел в тамбур. Бомж спал на лавке, раскинув в стороны обутые в раздавленные ботинки ноги. Вспомнилась похожая ночь, только зимняя. Островцев ехал тогда домой и тоже на лавке спал бомж. Кажется, в Малоярославце в электричку заскочили трое молодчиков и с криками принялись избивать бомжа ногами. Андрей ясно вспомнил свой собственный ужас и омерзение: он не посмел вмешаться, сидел, внутренне содрогаясь при каждом ударе по опустившемуся, безобразному, но человеческому телу. Молодчики выскочили на следующей станции, Островцев перешел в другой вагон, не в силах осознавать, что рядом лежит бездыханное окровавленное тело.
Родинка едва светилась во мгле. С пригорка Андрей привычно отыскал глазами свой дом: в окнах, конечно, горит свет.
– Галя! Андрюшка приехал! – глухо крикнула Марина Львовна.
Андрей оставил портфель в прихожей, повесил на гвоздь плащ, и, разувшись, прошел в дом. Из кухни вышла Галя. Зеленоватые глаза смотрят тревожно. Заметила, конечно, следы невзоровских кулаков. Но матери она ничего не скажет – не станет тревожить.
– Андрюшка, как работа? – голос Марины Львовны донесся из спальни.
– Все хорошо, мама, спи.
Галя спросила про ужин.
– Поужинал на работе, – соврал Островцев. – Устал сильно…
– Ну еще бы, – заворочалась в темноте Марина Львовна. – Целый день…
Андрей прошел в комнату, быстро разделся, лег. Прохлада постели была приятна. В открытую форточку проникал сладковатый цветочный запах.
Негромко, как бы извиняясь, постучав посудой на кухне, пришла Галя. Медленно разделась. Андрей даже с закрытыми глазами видел ее некрасивое, преждевременно состарившееся тело, пожухшее, бесплодное.
«Пустоцвет», – так иногда его мать называет жену.
– Андрюшка, – услышал он шепот и, хотя ждал, знал, что он последует, слегка вздрогнул под тонким одеялом. – Андрюшка, что у тебя с лицом?
– Отстань, – пробурчал Островцев, переворачиваясь на другой бок.
Галя умолкла, но минуты через две снова зашептала – горячо, со слезой:
– Кто это тебя, Андрюшка? Ну, скажи!
– Отстань, я спать хочу!
– Тише, – испугалась Галя. – Марина Львовна услышит!
Но Островцева
