Коврову совсем не было больно, как это ни странно. Наоборот, он ощутил приятную, сладостную дрожь. Но не в боку, а в животе. Она поднималась все выше и подкатила к самому горлу. Это было похоже на электрический разряд, будто вместо пальцев у девушки были высоковольтные провода. От этого прикосновения Антон даже подпрыгнул на месте.
– Ой, вам нехорошо, да? Неужели так больно?
Он хотел сказать, что все бы отдал за еще одно такое прикосновение и за те непередаваемые ощущения, которые за этим последовали, но тут из коридора послышались мужские голоса. Кто-то шел сюда в гостиную и разговаривал по дороге.
– Значит завтра, говоришь, будет? – Раздался баритон Петра Петровича. – Ну что же, это хорошо, хорошо.
– К обеду обещали быть непременно, – сказал кто-то другой. – И еще просили передать, чтобы ваша дочь никуда не уходила.
– Ну, об этом я позабочусь.
Когда они вошли в гостиную, Антон увидел, что хозяин дома разговаривал с высоким мужчиной в безупречном по своей чистоте и свежести смокинге. Держался тот строго, чуть приподняв голову и сложив руки за спиной. Увидев, что этот господин был в белых перчатках, понял – дворецкий.
– Хорошо, Уильям, я вас больше не задерживаю, можете быть свободны.
Дворецкий, которого Островский назвал Уильямом, коротко кивнул, потом, бросив мимолетный взгляд на Марго и Антона, галантно поклонился. Через несколько секунд в комнате его уже не было.
– Ты слышала, дорогая, завтра к нам на обед пожалует сам Илья Ильич. Очень тебя прошу, прими его как полагается и будь с ним повежливее.
Марго опустила глаза и еле слышно прошептала:
–Хорошо, папа.
– Вот и умница. Поверь, он не такой плохой, как тебе кажется. Стоит тебе узнать его получше, и могу тебя заверить, твое мнение о нем непременно поменяется. Он даже прислал нам записку. Вот, возьми.
И Петр Петрович протянул ей белый конверт, одна сторона которого была надорвана.
В конверте оказалась визитная карточка и коротенькая записочка в несколько строк. Писалось там следующее: «Уважаемый Петр Петрович! Не смею обременять Вас своими частыми визитами, а уж тем более Вашу единственную дочь, красота которой может сравниться разве что с первой весенней розой. Тем не менее, я имею непреодолимое желание завтра, после десяти часов утра, удостоить Вас присутствием моей скромной персоны. Также помимо моего желания, которое я бы ни в коем случае не поставил на первое место, ибо глубоко чту и уважаю Вас как человека редкой сердечной доброты и глубоких познаний в различных областях, в том числе тех, которые интересуют нас обоих, имеется еще и одно дело, которое я бы хотел с Вами обговорить при завтрашней встрече. Если Вы не возражаете насчет моей компании, буду весьма и весьма признателен. Искренне Ваш, Илья Ильич Ремизов.»
Что это было за срочное дело, можно было только догадываться. Но то, что оно было каким-то
