кофейной жижей в турке, моментально попадая на конфорку и тут же оседает на дно. Да, кажется, Костя понимает, почему подруга задает этот вопрос. Кажется, этот вопрос совсем не про него даже. Так, Лера пытается понять не пожалеет ли она, что согласилась. И ответа на такую дилемму у Кости точно нет. Да и какая теперь разница. Сделано. Пути назад нет.
***
Костя трясет головой, пытаясь выскрести себя из воспоминаний. «Не думал, что зря отказался?» – голос Леры той, надломленной и собранной обратно по частям назойливым комаром продолжает звучать. «Однажды», – решает Костя. Под бездонными взглядами сотен фей, проигрывая из-за недостатка силы.
– Ну уж нет. Никакого путешествия в ад туда и обратно, не в мою смену, – напоминает себе Костя. Передергивает от холодных мурашек, пробегающих по хребту, от одного воспоминания о той непроглядной темноты, через которую нужно было пройти. Костя вздыхает спокойнее, в очередной раз решив, что все делает правильно и, не обращая внимание на возмущенное урчание, берет Кота на руки и уносит в гостиную.
***
Звонок в дверь вырывает Леру из монотонного собирания амулетов на удачу. Леска натянувшись лопается, полоснув по пальцу резкой болью. Лера хмурится и чертыхнувшись тянет палец в рот. Во-первых, больно, а во-вторых, вообще-то, она никого не ждет. Спустив ноги со стула, на котором сидела по-турецки, она нашаривает купленные еще до отъезда, стоптанные на пятках тапки и шаркая совершенно по-стариковски идет открывать дверь. Ладно, вряд ли открывать. Хотя бы просто проверить, где и что случилось. «Думала, звонок не работает», – мелькает в голове, когда она смотрит в глазок. На просторной лестничной площадке под прицелом глазка стоит бабулечка. Из тех, что выглядят как божий одуванчик, но никогда не узнаешь, какие дьявольские пляски у них на уме, пока рот не раскроют. А вот когда начнут говорить, тогда зачастую пиши «пропало» такие пляски демонов под седовласой крышечкой, что любой средневековый крестьянин позавидует воображению.
– Есть кто дома? – вопреки ожиданиям голос крепкий, хоть и звучит надтреснуто. Лера уверена, что вопрос этот и соседи услышали и, возможно, бабушка в другом конце квартиры.
– Кто спрашивает? – Лера не утруждает себя усилием звучать гостеприимно. Не с нежданными гостями. Не после того, что было утром.
– Лерочка, ты, что ли? Вот так радость! Это баб Зина, ты меня, наверное, не помнишь. Маленькая была.
Баб зин, нин и клав в леркином детстве действительно было много, целые хороводы этих бабушек. Лера прикидывает и все-таки открывает дверь:
– Не помню, – качает головой.
– Я к бабуле твоей. Дома она?
– Дома, да. Только она ногу сломала. Бедро. Никого не принимает, – привирает Лерка, только чтобы от старушки отвязаться. Вранье мелкое, непродуманное, совершенно детское, тут же ругает себя. На самом деле, каждую субботу к большухе приходят егеря. Они все как один почему-то не снимают тулупы и толпятся в небольшой комнате, иногда подпихивая друг друга локтями. Все как один с дикими словно кусты бородами, бровями и красными носами то ли
