вообще не просто.
– Ты обещал мне. Когда я переехала к тебе, был уговор!
– Слушай, это было два года назад, мы…
– Это нечестно! – перебиваешь ты, твой голос дрожит, губы искривляются. – Я переехала к тебе в этот сраный город! А ты ради меня ничего не можешь!
Ты вскакиваешь с дивана, отпихнув журнальный столик, на пол летят кружка с недопитым чаем, телефон, пульт от телевизора. Ты хлопаешь дверью, а я слышу слезы, щелчок замка и утробный волчий рык.
Что, если волк не может жить в неволе? Что, если жизнь со мной для тебя – неволя? После таких сцен и мне хочется сбежать. Я и сбегал порой.
На очередной лекции нам рассказали, что длинные описания в тексте как бы замедляют течение времени, а короткие предложения, наоборот, его ускоряют. Пока мы обсуждали, как в тексте работает время, я задумался, работает ли оно вообще. По-моему, время давно перестало работать. Что-то сломалось, потому что теперь мне кажется, что полнолуния длятся вечно, а промежутки между ними стали так коротки. Я стал больше уставать и чаще уходил из дома. Хорошо, что мой брат прилетел из Москвы на каникулы. Я мог поделиться с ним своими тревогами и спросить совета.
Когда я пришел в гости, мой брат разбирал довоенный немецкий аккордеон. Внутри были трупы паука и пчелы. Я записывал голосовое клиенту по работе, и мой брат спустил штаны, чтобы показать мне жопу. Обычно он так не делал. Я рассмеялся, и пришлось начать запись заново. Мой брат тоже начал заново спускать штаны. Пришлось написать текстом. Я сказал, что голоден. На самом деле я хотел сказать, что моя девушка – оборотень, но не решался. Мой брат ответил, что есть паста, но он хочет вина и чего-нибудь еще, поэтому нам нужно в магазин. Я не хотел никуда идти.
Мы вышли на улицу. У моего брата не было списка покупок, он ходил в магазин по наитию, и это никогда его не подводило. По пути мой брат возмутился, что алкоголь продают только до девяти. Я ответил, что такой закон. «Кто принял такой закон?» – недоумевал мой брат. «Это тебе у своего отца надо было спросить». Отец моего брата был депутатом. Он умер несколько лет назад. Мой брат ответил, что было бы несправедливым по отношению к отцу помнить только хорошее. Если про мертвых людей говорить только хорошее, а все плохое забывать, то зачем тогда вообще стараться жить правильно? Все равно все плохое забудут, и останется только хорошее. Наверное, многие с этим не согласились бы, но я согласился.
Добрели до продуктового. Мой брат купил газировку, чипсы, вино и еще что-то тяжелое. Девушка за кассой во всем обтягивающем была вежливой и с накладными ресницами. Мы пожелали друг другу приятного вечера.
Вернулись домой. Оказалось, что пасты нет. Я посмеялся. Все же надежнее было составить список. Я собирался уезжать, а про тебя так и не рассказал. Тут мой брат предложил остаться посмотреть фильм, «Трудности перевода» с грустным Биллом Мюрреем. Я остался. Ужинал чипсами с фантой. Просил разбудить меня, если начну засыпать, и отправить домой.
Мой брат тыкал в меня пальцем, тормошил за плечо. Потом положил на меня своего пса – старого, толстого джек-рассела.
