Витал не стал. Избыточная эмоциональность Фаусто и так не была на руку, а с такими новостями и вовсе выбила бы беднягу из колеи. А ведь каждый человек был на счету…
С досады он так крепко ударил трубкой оземь, что та треснула. Потёр переносицу. Очередная трата… Замечательно…
Из плюсов его незавидного положения как капитана, оставалось единственное: оставшееся от залога золото. Не шибко большое, но приемлемое, количество финансов, что продержит на плаву всю эскадру, пока они вольются в струю пиратских будней и не выйдут в плюс.
Воспоминания о человеческих потерях со злосчастного Венсанова абордажа рвали ему сердце, невзирая на внешнее спокойствие. Ноготь всё скрипел по горлышку бутылки, а Витал крепко думал. Суда-то он усовершенствовал. А как можно усовершенствовать людей?
Отчаянный вопль отвлек от размышлений. Жан скакал на одной ноге, единственной рукой прижимая колено другой к груди, и истошно орал. Жак гневно молотил топором мяч, и чем веселее тот выскакивал из-под лезвия, тем отчаяннее старался близнец потерпевшего.
К ним уже спешил Маркиз и на ходу подворачивал рукава.
Витал же медленно поднялся и направился к месту трагедии. Коварная игрушка лежала в пыли с самым невинным видом.
Добротно заточенное лезвие Жаковой секиры оставило на необычно выделанной чешуйчатой коже лишь светлые ссадины. Пыль забилась в неряшливые швы на мяче, которые размахрились от острия, даром что находились те глубоко.
Витала осенило.
Под обиженное мычание Жака он подхватил пыльную игрушку и быстрым шагом ринулся к себе.
Последующие недели капитан в грот никого не пускал.
Только грузчики с тюками сновали туда-сюда, да приходили счета от кожевенников.
Дафна ставила еду у двери, и всё никак не могла уяснить, что же делается, и подолгу вслушивалась. Иногда из-за неё доносились ужасающие запахи, иногда раздавался лязг клинков, и иногда даже выстрелы.
***
В грот быстрым шагом и без стука ворвался встревоженный Фаусто.
– Капитан! Нет, ты только посмотри, что творится!
Витал оторвался от стола с разложенными на нём выкройками и выглянул в окно.
Береговую линию оглашали жалобные вопли.
Из-под сапог Джу выпрыгивала галька. Сам он неторопливо брёл, и толстые губы его, свёрнутые трубочкой, должно быть, насвистывали нечто бодрое. Добродушный настрой его выражали медлительность и живейший интерес к рисунку прибоя. Левая ручища бережно придерживала подмышкой сверток, правая же волоком тащила за рыжие волосы то и дело брыкающегося человека.
Поодаль на почтительном расстоянии следовала группа то ли зевак, то ли товарищей несчастного из пиратского контингента и тревожно переговаривалась.
Они негромко то предлагали деньги, то робко просили отпустить пленника и взывали к лучшему в человеке, что могло оказаться в Джу, но великан не обращал на них внимания.
Приблизившись
