через поваленные деревья, ныряла под низко свисающие ветви, покрытые густым мхом под названием «старикова борода», шлепала по глубоким лужам мутной воды.
Когда мы добрались до берега океана, я выдохлась окончательно. Если раньше я просто вымоталась, то теперь из последних сил старалась держаться на ногах и не шататься.
Я б согласилась и на подземелья Благих, если б там дали хоть немного поспать.
– Отсюда нас заберут, но нужно подождать, – произнес Лан, стоя ко мне спиной, а я буквально вся сложилась, утыкаясь коленями в холодный песок.
Я моргнула, а потом веки просто не открылись. Вот и все. Я повалилась на бок, поддаваясь изнеможению, которого еще никогда не испытывала.
Тот, кто собирался нас забрать, мог либо дать мне поспать, либо быстро убить, потому что в обозримом будущем у меня не было ни единого шанса даже хоть как-то разлепить веки.
Меня окутывало тепло, а сон постепенно отступал. Я изо всех сил старалась держать глаза закрытыми и блаженно игнорировать все звуки вокруг, не давая одеялам, сколько бы их на мне ни было, сдвинуться ни на сантиметр. Порыв ледяного ветра взъерошил мне волосы, намекая, что мы больше не на Унимаке, и у меня не было никакого желания стоять на холоде, когда можно поглубже зарыться в кокон одеял.
До меня вдруг донеслись голоса – тонкие, женские.
– Нужно неуклонно двигаться на север. Поворачивать на восток еще рано. Придется обходить слишком много мелких островов.
Они говорили на тлинкитском.
Я их не узнавала, даже понимая слова. На мгновение мне показалось, что я умерла и воссоединилась с мамой. Но усталость бы меня не прикончила, и голос не принадлежал матери.
Прижимая к себе одеяла, я медленно села – несколько больных, ноющих мест сразу же напомнили о своем существовании. И все же я чувствовала себя на удивление хорошо, если учесть, сколько раз я побывала на волосок от смерти.
Покачивание подо мной сразу же обрело смысл, едва я разглядела, где нахожусь: на старом рыбацком судне, которое болталось на волнах – по идее, Берингова моря. Я встала и подошла к поручню, прислушиваясь к плеску воды о корпус и скрипу досок. Вода была темной, полной странных завихрений, словно в нее плеснули чернил кальмара. Темной казалась даже пена, венчавшая волны.
Говорившая только что женщина перегнулась через борт рядом, протянула к волнам руку, словно желая их коснуться.
– Духи в бешенстве, – произнесла она, стоя справа от меня, по-прежнему на тлинкитском.
Я поморщилась и ответила на нем же:
– Знаю.
– Но понимаешь ли ты почему, Искорка? – Женщина повернула голову ко мне, и я наконец посмотрела на нее прямо.
Она была одного цвета кожи с народом моей матери, только выше, стройнее… Эта женщина сошла бы за мою сестру, но глаза у нее были голубые. А еще тело мерцало, то и дело расплываясь.
В последнее время духи взяли за привычку говорить со мной на тлинкитском разными способами – через радио, других фейри, а теперь…
– Вы не из живых?
Женщина
