текстов. Он ходил в христианский храм не потому только, что по статусу был обязан это делать, ему нравилась атмосфера, так он приближался к Богу, как он его понимал и чувствовал. Камера знала, что он не пойдет в мечеть, что никто из прохожих, суетливо спешащих на службу, не пойдут по своей воле в мечеть, выполнив положенный намаз на восходе.
Беджан вошел в храм. Старые, оббитые железом в виде странных узоров, отдаленно напоминавших цветы, двери поддавались с трудом. Здесь никогда не было случайных людей, а для экскурсионных групп и делегаций двери раскрывали настежь, удерживая их железными крюками, огромными и уродливыми, почерневшими от времени, пахнущими кислой смертью. Крюки вонзались в плиты, массивные двери тянули на себя, прогрызая в когда-то белой композитной плите глубокие борозды, словно вспахивая землю, снова и снова, раз за разом, ожидая, что кто-то посадит семя, и взойдет колос. Беджан видел, как из земли вырастают эти колосья, переплетаясь друг с другом, превращаясь в величественные колоссы, рушащие этот город, как землетрясение, ниспровергая величие человека до грязных обломков и густой неопадающей пыли. И вокруг царит кислый запах смерти – так пахли в музее танки и другие ржавые машины, пробитые и сгоревшие до космической черноты машины смерти, сжигавшие, уничтожавшие людей, сжигавшие дотла тех, кто управлял ими, сидел внутри. Беджан часто ходил в музеи, на весь день застывая перед панорамами, разгуливая между обломками прошлых войн, впуская в себя, вбирая чужую смерть, не думая о том, была ли она заслуженной, может быть оправданной или случайной, нелепой, жалкой и нечестной. Смерть не знает оттенков, она и не должна быть никакой, как и жизнь, идущая сама по себе, пропуская через себя множество организмов, биотел, рисовавших в своем воспаленном воображении понятный и простой мир, бесконечно далекий от жизни. И все же Беджан знал запах смерти – запах, вкус ржавого сгоревшего железа, кислый и прогорклый вкус крови, несущей жизнь по руслам биотела, забирающей жизнь с собой. Вихрь мыслей, воспоминаний и тревог пропадал мгновенно, как Беджан входил внутрь храма, вторгался в неподвижность воздуха, насыщенного запахами ладана и гари от свечей, запаха настоящих книг и вкуса старого ржавого железа. Он растворялся в этом воздухе, позволяя себе не думать, а просто быть.
Взяв в лавке три свечи и подтвердив запись, робот-продавец сам вписал «За упокой», Беджан пошел к дальнему канону. Это было его место, скрытое от случайного взгляда, с остатками его свечей и нескольких новых огарков. Он улыбнулся, хотелось бы узнать, кто ходит сюда, не ленится уйти в темный угол, свободный от камер, не желая получать допбаллы в рейтинг. Беджан зажег свечи и некоторое время держал их в руках, смотря на нависший каменный свод, исписанный ликами святых и картинами никому непонятной жизни прошлого. Святые глядели на него зло, плоскими лицами и неподвижными глазами, угрожая, желая изгнать врага из святого места. Беджан улыбался им в ответ, он бы засмеялся, вложив в каждый
