много вопросов, получая в ответ усиление курса, ожесточение терапии. Если бы она сейчас рассказала о том, что завидует деревьям – об этом и думать было страшно. С другой стороны не порежут же ее на кусочки и не скормят служебным псам, а пусть даже и так, что изменится для нее?
Лиз поежилась, все же она немного замерзла, но закрывать окно совершенно не хотелось. В доме предварительного содержания, куда помещались все свидетели или иные лица, способные помочь следствию, все было довольно старым, допотопным, как называл старший брат, а отец добавлял что-то про убогость казенных зданий и застарелость мозгов. Лиз все нравилось, здесь было уютнее, чем дома, а был ли это ее дом или дом отца и старшего брата, она так и не определилась. По правилам она не должна была скрывать свои руки во время допроса, наряжаться она не любила, так и не распаковав пакеты с одеждой, которые передали из дома, поэтому она сидела за столом в ожидании допроса в светло-бежевой пижаме из плотной мягкой ткани. Пижама ждала ее в шкафу для личных вещей, без штампов или логотипов, без номеров, совершенно безликая и свободная от этого места вещь, безразмерная. Рукава и штанины Лиз аккуратно закатала, подолгу проглаживая каждую складку. Удивительно, но здесь, добровольно интернированная, правда отказаться было практически нельзя, она успокоилась и первую ночь спала прекрасно и очень долго, почти четырнадцать часов.
Допрос должна была начать она, здесь никто никого не тянул или подталкивал, тем более не принуждал, как это практиковалось раньше, об этом она читала в книгах и видела в учебных фильмах. Свидетель сам решал, когда он будет готов пройти допрос, и расчет был верный, мало кто хотел оставаться в полном заточении с короткими прогулками утром и вечером. Большинство шли на допрос на следующий день, спешили, нервничали. Лиз пробыла здесь уже целую неделю, пропустив процедуры и работу, которую она ненавидела, сколько себя помнила. Она отдыхала здесь, запертая, без права на свидания, и потому свободная.
Она поежилась, потерла озябшие плечи и кивнула в камеру над головой. Терминал на столе медленно загорался, давая возможность свидетелю передумать, не желая пугать. Лиз почитала о новых методах и исследованиях, целью которых было подтвердить выбранный метод дознания, основанный на доверии или, как насмешливо отмечалось в критической статье, метод убаюкивания и взятия клиента тепленьким. Что это значило, Лиз так и не поняла, старые обороты речи и фразеологизмы давались ей с трудом, а доступа в сеть не было. Зато была обширная электронная и, что ее особенно удивило, физическая библиотека, собранная из репринтных изданий романов двухсотлетней давности. Книги оставляли «постояльцы», которые как и Лиз, не спешили покидать добровольное заточение.
Терминал предложил Лиз физическую клавиатуру для ввода ответов и вопросов, на допросе она имела право задавать встречные вопросы дознавателю. Правила проведения допроса висели в ее комнате, достаточно было потратить десять минут, бесконечно много для тех, кто спешил
