– и детектив снова смотрел в окно, медленно и мучительно затягиваясь. Выдохнув дым из легких, он проговорил:
– Я не понимаю. Не понимаю, кто и зачем. И почему все так чисто. Как будто все это большая инсталляция, спектакль.
– Многие психопаты склонны к театральным эффектам. Ведь именно по ним они входят в историю.
– Жертва без лица.
– Жертва без лица все равно что без имени. Без личности. Без прошлого.
– Как многие из нас.
20 августа, четверг
Сегодня на сессии с одним из ребят говорили о масках, которые носят люди и об играх, в которые волей или неволей эти люди играют. И впервые за эти долгие недели, в течение которых я ничего не знаю про Акселя и не могу ни у кого спросить, что с ним и где он, я отчетливо прочувствовала то, что сама прячусь за маской. Помогая военным, поддерживая их, направляя на их пути проработки травм, я капля за каплей отдаю им свою жизненную силу. У нас это называется «контейнировать», когда пациент вкладывает в тебя все, что его разрывает. А ты перерабатываешь. Потому что можешь.
Так вот.
Я ответственно заявляю.
Не могу. Если ничего не изменить, я стану профнепригодна, потому что скачусь к сухой медицине. Это не будет терапия. Просто консультации, просто фарма там, где она нужна. Я начну уклоняться от сложных случаев, потому что моя маска лучшего психотерапевта дает трещины. Я не хочу ее носить.
Я хочу просто узнать, что с Акселем.
4 сентября, суббота
Я набралась смелости и подошла к руководителю базы. Раньше я видела его только один раз. Мощный мужик. На удивление молодой и привлекательный, но мощный, даже пугающий. Напросилась на прием и спросила, жив ли Аксель. Так и спросила. Стояла, краснея и бледнея под его холодным взглядом, понимая, что нарушила все мыслимые и немыслимые уставы. Он усадил меня на стул напротив своего стола, подал стакан воды, сел рядом. Думала, умру от страха, но что-то в нем меня успокоило. Он явно не собирался вопить на тему «это засекречено» или «а что вас связывает с моим офицером».
Он просто ждал, пока меня перестанет колотить. Молчал. И был рядом, делясь со мной своей силой. Насколько это было возможно.
– Что с Акселем? – повторила я, когда сердце успокоилось.
– У меня нет однозначно негативной информации, – пространно заметил собеседник.
– То есть, он жив.
– То есть, мне нечего вам сказать.
– Не спросите, кто я ему?
Неожиданно на губах мужчины блеснула улыбка. Я подумала о том, что он не похож на машину для планирования и реализации убийств. Ему было чуть за тридцать, наверное. Или выглядел хорошо. Но от него исходила мощная и насыщенная мужская энергетика. Каждый солдат, офицер, каждый сотрудник базы для него был все равно что ребенок. И Аксель тоже. Мне почему-то хотелось так думать и в это верить. Мне и сейчас хочется в это верить, потому что он успокоил меня. Помог собраться с мыслями настолько, что я снова села за дневник, на
