не зная, как расценить появление Шарон в этом колледже, известном антинегритянской направленностью, ей было бы много проще учиться где-нибудь на Севере. Однако она еще ничего не знала о Шарон, кроме того, что та была несомненно красива и одета в дорогие наряды – Тана отметила это снова, когда Шарон сбросила серые модельные туфли.
– Ну и как? – нежное светло-коричневое лицо вновь осветилось улыбкой. – Тебе нравится «Дом Жасмина»?
– Он прелесть, правда? – Тана все еще стеснялась ее. Однако было в этой красивой девушке что-то притягивающее к себе, что-то первобытное и смелое; какая-то отвага проступала в ее тонко очерченном лице.
– Ты знаешь, нам дали самую плохую комнату.
– Откуда тебе это известно? – удивилась Тана.
– Я смотрела, когда шла по коридору. – Шарон вздохнула и осторожно сняла с себя шляпку. – Меня это не удивляет. – Она пытливо посмотрела на свою соседку и ласково улыбнулась. – А за какие грехи поселили тебя вместе со мной?
Шарон знала, почему оказалась здесь она сама: единственная принятая в «Грин-Хиллз» негритянская девушка вряд ли могла рассчитывать на теплый прием. Это был беспрецедентный случай. Ее отец – известный прозаик, награжденный Национальной премией за лучшую книгу года, лауреат Пулитцеровской премии[2]; ее мать занимает должность прокурора в государственных органах юстиции. Естественно, Шарон не чета другим негритянским девушкам – по крайней мере ее родители рассчитывали на это и ждали от нее неординарных поступков, хотя заранее сказать было ничего нельзя. Прежде чем послать дочь в «Грин-Хиллз», Мириам предоставила ей право выбора: она может поступить в один из колледжей на Севере – скажем, в Колумбийский университет в Нью-Йорке, так как результаты выпускных экзаменов у нее довольно высокие. Если же ее намерения посвятить себя призванию актрисы серьезны, то ей надо идти в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Это был один путь.
– В качестве альтернативы, – сказала ей мать, – ты могла сделать то, что со временем станет важным для других наших девушек. – Дочь смотрела на нее, не понимая. – Ты можешь поступить в «Грин-Хиллз», – пояснила Мириам.
– Поехать на Юг?! – Шарон не могла прийти в себя от изумления. – Меня туда просто не возьмут!
– Ты, я вижу, не все понимаешь до конца, малышка. – Мать сверлила ее упорным взглядом. – Твой отец – Фримен Блейк, его книги читают во всем мире. Ты действительно думаешь, что в наше время тебя посмеют не принять туда?
Шарон нервно усмехнулась.
– Еще как посмеют, мам! Черт побери, от меня полетят пух и перья, прежде чем я успею распаковать свои чемоданы. – Шарон пугала одна мысль об этом. Она знала, что произошло в городе Литл-Рок три года тому назад; об этом писали газеты. Чтобы оставить черных студентов в колледже для белых, пришлось пустить в ход танки и Национальную гвардию. А «Грин-Хиллз» – не какая-нибудь
Пулитцеровская премия, учрежденная американским издателем Джозефом Пулитцером (1847—1911), ежегодно присуждается литераторам и журналистам за лучшее художественное либо научно-популярное произведение.
