хруст, когда ящик сложился на стыках, и в голове у нее сразу же зазвенело. Это было совсем не так, как в первый раз, это было гораздо больнее, и она сразу поняла, что сделала что-то не так. Петля не затянулась, узел на ней был слишком крепким, чтобы дать веревке проскользить в нем, и веревка очень больно давила на подбородок, а узел столь же больно давил на затылок, и было такое чувство, словно какой-то ошалевший от пьянства великан пытается оторвать ей голову. От боли она закричала, дергаясь в петле, как марионетка на нитях, но от этого стало только больнее. Зрение пропало, хотя глаза у нее были широко раскрыты, она попыталась ухватиться за веревку рукой, но не смогла ее поймать и забилась в судорогах.
Как видно, Бог уже давным-давно знал, когда и как ей суждено умереть, и его планы на ее счет никак не были связаны с веревкой. После долгих мук в незатянутой петле голова ее все же выскользнула из веревки, и Бекки рухнула вниз, прямо на покореженный ящик, окончательно сломав его своим телом. Доски ударили по позвоночнику, щепки впились в спину, но этой боли она уже не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Пришло вдруг невероятное облегчение и столь же невероятное равнодушие – ни о чем она больше не думала и ничего больше ей не хотелось. Она просто лежала в неподвижности и наслаждалась отступающей вдаль болью. Так она пролежала очень долго, может быть, час, может быть, два. Времени она не ощущала. В звенящей голове то и дело проскакивала одна и та же мысль: «Пашенька, прости меня, у меня ничего не получилось… Пашенька, прости…»
Когда она смогла пошевельнуться, дело уже шло к вечеру – это она поняла, увидев в окне низко торчащее в тополях красное солнце. Звон в голове притих, зато она стала чувствовать боль и, скривившись, выдернула из бока длинную щепку. На белой блузке появилось и тут же расползлось большое кровавое пятно. Она чувствовала, что в спине торчит еще одна щепка, но никак не могла до нее дотянуться, а когда ей это наконец удалось, то она громко вскрикнула, извлекая ее из проткнутых мышц. Кровь бежала по телу, но она не обращала на нее внимания. Тяжело поднявшись с пола, она сняла окровавленную одежду, бросила се и отправилась в душ. Забравшись в ванну, она включила воду, села на холодный фаянс и, обхватив себя за колени, долго сидела под студеными струйками, постепенно коченея и покрываясь «гусиной кожей». Она плакала, но слезы моментально смывались водой.
Она могла бы сидеть так еще очень долго, если бы снова не раздался звонок в дверь. «Позвонят и уйдут», – решила она, не пошелохнувшись. Визитер, однако, оказался настойчивым и не думал сдаваться. Тогда она выбралась из ванны, обтерлась найденным на полке единственным полотенцем и вышла в прихожую.
– Кто? – спросила она, вытирая мокрые волосы, с которых текли на линолеум потоки воды.
– Это я, – послышался осторожный Наташин голос. – Ты как?
– Нормально. Что тебе надо?
– Да нет, ничего. Просто проверить хотела.
– Проверила?
– Проверила.
– До свидания.
Не желая больше разговаривать,
