коридоре послышались неровные шаги. Странно, но я сразу поняла, что они могут принадлежать только Джерому Баркеру. Но ещё более странно, что я будто бы слышала прерывистое дыхание остановившегося возле двери наставника.
– Ну что, не убила девчонку ваша необыкновенная вакцина? – прохрипел Баркер.
– Нет, эту задачу мы предоставим тебе, – отозвался Роудриг.
– Что это значит?
– Отдаю тебе её на две недели. Режь её, бей её, топи – убивай всеми способами, на которые только сможет развернуться твоё богатое воображение. Верни с повреждениями пятой степени тяжести и с полным отчётом о физической и психологической нагрузке, которой она будет подвержена в процессе эксперимента, а также не забудь в подробностях отрапортовать об уровне её устойчивости и его изменении с момента ваших последних тренировок.
– И не думай проявлять жалость к этому существу, – ухмыльнулся Хеллстрём.
– Ну к тебе же я ничего подобного не проявляю, – хладнокровным тоном отозвался Баркер, который с первого раза понял, что́ именно́ от него требуется.
Глава 8
Баркер кричал в моё разбитое лицо слова о том, что вырастит из меня воина. Мне было наплевать на его притязания относительно моего будущего – у меня из носа потоком хлестала кровь, и её запах, и вкус казались мне гипертрофированными. Это радовало и даже веселило меня, потому что через такую кровавую пелену было не пробиться перегару Баркера, до сих пор регулярно вторгающемуся в моё пространство.
Я уже третий час подвешена на ремнях, прикрепленных к крюкам, торчащим из потолка подвального этажа главного здания Миррор. Уже две недели, как Баркер пытается обучить меня ноцицепции, согласно которой боли вовсе не существует, но до меня явно туго доходит, потому как я начала переставать ощущать боль только к началу четырнадцатого дня пыток, и-то, подозреваю из-за онемения тела – доходило бы до меня быстрее, и не испытывала бы страданий последние триста двадцать часов своей жизни.
Баркер действует не только своими руками – ему помогает парочка заинтересованных происходящим лаборантов. В общем и целом весь процесс походит на пытки: по утрам меня топят в бочке, ближе к обеду бьют, топчут и режут, вечерами подвешивают к потолку и водят скальпелем по рукам, ногам, торсу… Сначала я боялась, потому как всерьёз считала, что истеку кровью до смерти, но каждое утро следующего дня моё тело, по непонятной причине, заживало – свежие шрамы становились розовыми, а спустя ещё два дня полностью исчезали, не оставляя после себя и белых следов. Это было удивительно даже для меня.
Баркера постоянно не устраивала моя реакция на боль: он не желал слышать моих криков, но и рот мне не затыкал, ведь он стремился научить меня не терпеть боль, а именно не чувствовать её. Стремился очень рьяно, так, что каждый вечер перед моим повешением лично полосовал моё растянутое и связанное на кушетке тело: изо всех сил порол розгами мою спину до тех пор, пока я не
