в твой ослиный кочан? Был бы у меня кнут, Пискайкина, спустила бы шкуру. Ты у меня ещё допрыгаешься… Ко мне, Яблокова, космы сейчас повыдёргиваю, проститутка. Мать твоя такая же…
Послышался детский вопль.
Это длилось несколько секунд. Я был ошеломлён.
Где я? Куда я попал? Что это? Сначала хотел ринуться спасать. Но кого? От кого? Кто я такой?
Выскочил в коридор.
– Господи! Господи! Хорошо, что не успел зайти, сказать о своём. Тоже хорош, пришёл на детей жаловаться.
Я вышел на свежий воздух.
– Как же так? Неужели так можно?
В моей голове всё перевернулось. Где здесь Макаренко, Сухомлинский? Обрывки бессвязной истерической брани больно били и звенели в ушах. И где это? В нашей советской доброй школе? Нет, нет, такого невозможно допускать. Что делать? Что делать? Неужели об этом не знают в РОНО? Туда, срочно туда.
Взъерошенный, необычайно возбуждённый, вскочил я в машину, повторяя: «Туда… туда…».
Машина рванула с места.
– Куда туда?
– Туда…
Шофёр, ничего не понимая, с предельной скоростью гнал машину, искоса поглядывая на своего начальника. Таким он его ни разу не видел. Всякое бывало, работа не сахар, но здесь что-то необычное. И гнал машину во весь дух.
– Стой, ты куда меня везёшь?
– Туда.
– Куда туда?
– Как вы сказали, – шофёр махнул рукой, – туда.
– М… М… Давай назад.
– Куда?
– А черт его знает? – Я откинулся на спинку сидения. – Сам не знаю.
– Так скажите, и я мигом.
Я молчал.
– Видишь, Юрий Павлович, какое дело? Бедные, бедные дети, хорошо, что не попал к директору.
– Извиняюсь, вы разве не у него были? Поехали, быстро домчу.
– Нет, нет. Ни в коем случае. Ни-ни. И не думай! – я резко запротестовал руками.
– Так что, стоять?
– Давай просто поедем и всё.
Мы долго кружили по городу. Я понемногу успокоился. Молчал, думал.
– Поехали, Юрий Петрович, на наш злополучный дом.
Когда подъехали к строящемуся дому, было уже поздно. Из темноты вынырнул сторож.
– Ну, поговорил?
– Поговорил… – голос мой был бесцветным и нисколько не убедительным.
– Не видать что-то. Говорю тебе: доведут до греха.
– Отец, как ваше имя, отчество? Прошу извинить.
– Евдоким Евграфович.
– Так вот, Евдоким Евграфович, пусть лупят.
– Как так?
– А вот так, рогатками. Вы их, конечно, шугайте. Но туда, – он кивнул головой, – ни-ни. Чтобы никто не знал.
– Чёй-то я не пойму.
– Так надо.
– Ну… если надоть, то надо. Токмо всё енто, я вижу, что-то не так. Да и ты какой-то не такой, как давеча.
Я
