вероятность, что ты получишь стакан настоящей, сладкой и вполне реальной чашки с водой вместо резонансной свертываемой крови, смешанной с потом рабов из шахт драгоценных камней, которые вытаскивались, чтобы украсить твои мегаломанские статуи. Но это может произойти, если эти двое дадут согласие на угощение, а ты в то же время пообещаешь, что будешь полностью откровенны с ними.
– Дайте ей, – говорят мои губы, прежде чем я вообще подумаю!
Вижу изумление Данте, которому негде ходить и кивать в знак солидарности. Калли смеется змеиным ртом, показывая раздвоенный язык:
– Вот они и согласились, не подтверждая моей искренности. Поэтому я оплачю им честными и откровенными ответами, что бы они ни спросили.
– Вы меня завели, – снова разозлился официант и исчез, чтобы выполнить заказ!
– Потом я разберусь с тобой – стреляет меня взглядом Алигьери и хватается за бокал коньяка.
Видимо, я поступил слишком безрассудно и не по протоколу, как говорится. Но, как выразился сам гид, потом разберемся.
– Сначала я хотел бы поблагодарить вас двоих, потому что меня выпустили из клетки, чтобы прийти и дать вам интервью! Это не часто случается со мной, за исключением тех дней, когда меня специально отпускают, чтобы я пришел сюда и выпил дерьмо. Не имею в виду, как они воздействуют на меня вместе с теми звуковыми ударами, создаваемыми абсолютно умышленно из того, что назовается оркестр.
Конечно, по законам Мерфи, «то, что назовается оркестр» демонстрирует свой коронный номер, но как бы в еще более высокой октаве. Мне надоели оба уха, а Калли стала фиолетово-красной. Ее голубое лицо погрозло до уродства, а уши казалось, пытались сжаться внутрь. Я чуть не рассмеялся, если бы не этот бешеный крик в голове. Данте был не в лучшем состоянии, и хорошо, что все закончилось менее чем за полминуты. Я оглядываюсь, чтобы увидеть, что половина посетителей воткнула чел в скатерти, а другая половина усиленно наполняет сосуды для рвоты. Я молюсь, чтобы Калли не начинала и не извергала рядом со мной, что коньяк, каким бы вкусным он ни был, потеряет все свое очарование.
Пришла вода богини. Официант перестарался, может быть, из-за нас и суда, который подает больше похож на кувшин, чем на чашку. Она жадно схватывает ее и даже прижимает сосуд к груди, как будто боится, что кто-то ее украдет. Затем он жадно пьет большими глотками, переполняя ее без проблем. Честно говоря, я даже радовался ей, когда она это делала. Видимо, я слишком сострадателен, и это как раз то, что раздражало моего флорентийского лидера. Калли бережно вытирает губы полотенцем, извлеченным неизвестно откуда, и обращается к Алигьери:
– Ну, кто спросит? Это ведь было интервью? Кто-то спрашивает, а я отвечаю?!
Данте, вижу как он не будет с ней иметь дело, и открываю рот вопросом:
– Попробую не повторяться, поэтому спрошу: в чем твое наказание, кроме того, что уже упомянуто о некой свертываемости крови и рабском
