вперед рессорная подвеска грозила проткнуть всякую живую плоть, встреченную на пути. Из задницы чудища валил черный дым. Обрешеченная морда плевалась искрами. Ни один дракон из древних легенд не смог бы выглядеть ужаснее и смертоноснее.
Одной рукой мать удерживала извивавшегося сына, другую тянула к дочери, окаменевшей от страха. Чудище и семейство разделяло еще ярдов пятнадцать. Любая машина, какой доводилось управлять Стэнтону, успела бы затормозить. Но этот агрегат имел лишь примитивные дисковые тормоза на задних колесах. Вдобавок очумелый юнец за рулем был пьян, а мостовая – скользкой от навоза и утренней росы. Даже если б водитель сумел ударить по тормозам, колымагу с заблокированными колесами протащило бы еще десяток-другой ярдов и она подмяла бы женщину с детьми.
Мысли эти молнией пронеслись в голове Стэнтона, и он, оторвавшись от перил, стартовал со всей энергией человека, которого инстинкт и выучка держат в постоянной готовности к действию.
Сквозь прорезь бурки на него смотрели угольно-черные миндалевидные глаза молодой мамаши, полные ужаса. В конце дистанции Стэнтон раскинул руки и в затяжном нырке врезался в семейство, на полсекунды опередив машину, чиркнувшую его бампером по ступне. Вместе с семейством в объятиях его подбросило в воздух, а затем вся эта физкультурная композиция, описав почти полный круг, грохнулась на мостовую.
Чудище рявкнуло клаксоном и, попрыгивая, покатило себе дальше. Пассажиры его хохотали пуще прежнего, чрезвычайно довольные произведенным впечатлением. Пора уже старому сонному Истанбулу, как упрямо называли его аборигены, понять, что ритм жизни изменился. Если турки желают стать европейской нацией, пусть ведут себя соответственно. Для начала пусть научатся не шастать перед машинами.
Стэнтон лежал на женщине. Покрывало ее сбилось, Хью чувствовал нежную щеку, жаркое дыхание и вздымавшуюся грудь. Мальчугана зажало между матерью и спасителем, девочка растянулась рядом.
Стэнтон резво вскочил на ноги. Как-никак оттоманская империя, а женщина – явно правоверная мусульманка. Наверное, даже самый консервативный мулла счел бы данный физический контакт извинительным, но все равно этакая близость конфузна и опасна. Не хватало еще разъяренного мужа с дубиной и кривым ятаганом, какой многие турки открыто носили за поясом.
Стэнтона ждало дело, в котором главным было не наследить.
Он помог женщине подняться. Та лепетала благодарности. Наверное, благодарности. Женщина говорила на турецком, который Стэнтон распознавал, но не понимал. Однако взгляд ее из-под бурки, которой она вновь укрылась, был выразительнее всяких слов.
Вокруг уже собралась толпа, гомонившая на всевозможных наречиях. Кроме турецкого, слышались греческий, французский, арабский и какие-то другие языки. Наверняка Галатский мост был самым космополитским местом на свете. Даже Вавилон не мог бы похвастать большим многоязычием.
– Прошу прощения… э-э…
