старинных ворот Стэнтон прошел в Большой двор. Здесь все осталось неизменным и «большим» по всяким меркам: справа часовня, слева фонтан. Те же гравийные дорожки, истоптанные поколениями студентов. Неиссякаемый поток ярких и оптимистичных юных душ, зародившийся пятьсот лет назад. Душ, для которых даже грусть и печаль были трепетной жизнью, предметом стихов и песен. Сжигающая страсть, неуемное честолюбие, неразделенная любовь. Позже придут совсем другие горести.
Неудача. Разочарование. Раскаяние.
Минуя часовню, Стэнтон подумал об именах погибших в Великой войне, высеченных на мемориальной доске. Бывало, в сумерках он сидел один в часовне и читал эти имена. Все молодые люди, срезанные во цвете лет. Тогда он ужасно им сочувствовал. А теперь завидовал. Они умерли на гребне жизни. На восходе солнца.
Им не суждено состариться, как нам.
Они не изведают тяготы преклонных лет.[2]
Свезло.
3
– Весть о твоей страшной утрате, Хью, меня просто сразила. – Профессор Маккласки налила чай из фарфорового чайника, памятного Стэнтону со студенческих времен. – И я подумала: раз уж нам не с кем отметить сочельник, почему бы не провести его вместе.
Стэнтон принял дымящуюся чашку, но не ответил на сопровождавшую ее теплую улыбку.
– Мне как-то все равно, профессор, – сказал он. – Для меня Рождество уже ничего не значит.
– Оно знаменует рождение Спасителя, – заметила Маккласки. – А это кое-что значит.
– Меня этот парень не спас.
– Возможно, он с тобой еще не закончил.
Стэнтон одарил ее долгим тяжелым взглядом. Конечно, уважение к ней безмерно, но всему есть предел.
– Я очень надеюсь, что не услышу совет искать утешение в религии, – пробурчал он.
– И в мыслях не было. Я не считаю, что религия должна утешать. Вот почему англиканцы не преуспели – они старались утешить. В глубине души люди хотят костра и серы. Они мечтают о жестком мстительном Боге, который повелевает и карает за непослушание. Оттого-то нынче пророк Магомет так популярен. Я сама подумывала о переходе в ислам. В Аллахе, по крайней мере, есть какой-то задор. Но, понимаешь, я не смогу отказаться от выпивки. Кстати, как насчет глотка бренди? Ты наверняка продрог.
В половине девятого утра Стэнтон хотел отказаться от спиртного, но Маккласки, не дожидаясь ответа, цапнула бутылку, стоявшую между ее распухших лодыжек. Фыркнув на устрашающую картинку циррозной печени, обязательную на этикетках алкогольной продукции, она щедро плеснула бренди в чашки.
– Когда требуется утешение, я, честно говоря, предпочитаю хряпнуть, а не молиться.
– Мне это не надо. Я выпил целое море. Не помогает.
– Но уж коль Рождество, будем здоровы! – Профессор чокнулась с чашкой Стэнтона, звучно подула на чай и, сделав добрый глоток, удовлетворенно выдохнула.
– Ладно,
Строчки из стихотворения «Павшим» Лоренса Биньона (1869–1943), английского поэта, драматурга, ученого.
