на общей кухне, влюбляются – и подсыпают соль в компот. А вместо приветствия здесь привычна фраза: «Ты новый анекдот слышал?»
– Так что насчет Ковригина, – ввернул я свой вопрос между воздыханиями собеседницы. – Где мне его найти?
– Он на даче живет, – ответила Люся, отставив пустую чашку. – Говорит, здесь мы ему творить мешаем.
Она поводила рукой в воздухе, явно с подковыркой намекая, что витает её сосед в высоких сферах почем зря.
– Адрес знаете?
– Нет, но показать могу, бывала я у него, – ничуть не смутившись, заявила жертва коммунального бытия.
– Отлично, тогда, Люсенька, я вас попрошу проехать со мной, это очень важно для меня… Чую, что мой новый рассказ способен всколыхнуть советскую литературу, но чего-то в нем не хватает, я обязательно должен показать его Сильвестру Велиаровичу.
– Так Сильку выперли же? – вопрошающе уставилась на меня Люся. – Из этого самого… как его? Из кооператива ихнего писательского.
– Союза писателей, – поправил я.
– Ага, его самого. Он так переживал, пил горько, а потом вдруг встрепенулся, по столу как хрястнул на кухне кулаком, я как раз там пельмени варила и белье кипятила, и зло так процедил, что не оставит этого. Что тот, кто ему козни строит, будет еще больше опозорен, а потом и вовсе сгинет.
– Прямо так и сказал? – насторожился я.
– Угу… И кулаки сжал, что костяшки побелели, ему даже Марфа перечить не стала, что он шумит, тоже тогда испужалась. А баба Марфа у нас не из пугливых, она в войну трех фрицев собственными руками отравила, когда те на постой к ней завалились. Отваром лютика их сгубила.
– И что было потом?
– Чуть не расстреляли ее, благо партизаны спасли.
– Да я про Ковригина, он осуществил свою месть? И кого он винил в своих невзгодах?
– А я почем знаю? Этих писак не разберешь, у них одни клопы да божьи коровки в голове. Говорят не то, что думают, пишут не то, что говорят. Ой! Простите! – Люська прижала кулачищи к груди. – Вы ведь тоже из этих…
– Я больше к литейному делу привычен, чем по клавишам пишущей машинки стучать, – успокоил я.
На тренировки я давно не ходил, но прошлое боксёра-любителя должно было меня сделать хоть немного похожим на литейщика, хотя бы и в глазах Люськи.
– А вот не скажите, – улыбалась деваха, – вы на поэта похожи. Пальчики у вас белые, ногти, как у барышни. Это где ж такие цеха, в которых руки марать не приходится?
Ну надо же. Я быстро нашёлся:
– У нас все автоматизировано, ГДР-вское оборудование завезли, да и в отпуске я, в баньке отпарился, отмылся, так сказать. Ну так что? Дорогу покажете? На дачу Ковригина.
– Ага, – глазки женщины заблестели, – только переоденусь. Отвернитесь.
– Да я лучше выйду, – быстро ответил я, – жду вас на улице.
Я
