и его семью, он внезапно, с холодным взглядом отчаявшегося человека повернулся к своим задыхающимся, спотыкающимся дочерям и толкнул их на горный выступ, и они с криком упали в глубокий овраг. Их тела остались христианскими, были спасены от разбойничьей орды. Теперь старый деревенский священник лежит мертвый в полях у чайной плантации, покинутый сыновьями, которых он спас.
Из мужского барака доносятся звуки ударов молотком. Мария удивляется, как люди нашли инструменты, и пока не понимает, что они могут использовать камни. Она смотрит на мать, которая, несмотря на шум, крепко спит на спине. Ее рот открыт, а ноги нескромно вытянуты. Мария задается вопросом: убила бы ее мать, чтобы спасти от мародеров. Если бы Мария вывихнула ногу, ее мать закричала бы: «Христос и Пресвятая Дева! Можешь ли ты еще бежать, можешь ли ты бежать?» Если бы Мария покачала головой, мать взяла бы с тропинки большой камень, подняла бы его высоко в воздух и с криком «Бог тебя обнимает и приветствует!» обрушивала бы его ей на голову снова и снова. Она представляет себя лежащей на тропинке, ее сердце больше не бьется, ее платье залито кровью, ее мать и отец бегут одни к деревьям, две старые брошенные женщины сидят, взявшись за руки, и ждут появления первых убийц у разрушенной стены загона для овец Слепого Нектарио.
Мария делает глубокий вдох и смотрит на светильник и его цветное стекло. «Но я не упала и не вывихнула ногу, – говорит девушка себе. – И, возможно, моя мама осталась бы со мной, да и отец тоже». Она теперь знает, что нельзя предугадать, как поступят люди в момент большой опасности, когда одно действие может означать жизнь, а другое – смерть.
Когда они достигли кромки леса и мать вела их за собой, Марии показалось, что увидела вдову Мантену. Вдова, вся в грязи, пробиралась со своей дочерью по тропинке, сворачивающей к домам. Казалось, они что-то потеряли и искали это среди камней и сорняков в мокрой, заполненной грязью канаве. Потом Мария увидела маленькие фигурки, бегущие по полям чуть ниже деревни, и поняла, что это мародеры. «Как могла вдова Мантена остановиться, чтобы что-то поискать, когда убийцы были так близко! – думала Мария. – И зачем бежать из деревни в заляпанных грязью платьях, где они могли отстирать их в лесах?» Она в последний раз оглянулась на двух женщин и поняла, что то, что с такого расстояния выглядело как грязь, было кровью. Теперь она видела только вдову Мантену: двое мужчин обнимали ее, пока она лежала в канаве, катались вместе с ней по грязи, словно боролись за нее. Вдова вырвалась, когтями карабкаясь из канавы, но они догнали ее, и в канаву прыгнул третий мужчина, и четвертый. Мария хотела бросить мешок с одеждой, чтобы бежать быстрее, но рубашки и платья скоро могли стать мостиком между смертью и жизнью. Если ночью выпадет снег, она наденет две или три блузы одну на другую, сможет укутаться в платки и выжить.
Ни Мария, ни Гераклея, ни Костис никогда больше не упомянут о деревне, о старушке Сотице, о вдове Мантене и ее дочери
