нашего перерождения. Его манит этот город не меньше, чем всегда манил меня.
Деми торжествующе улыбнулась. А вот и общее.
– Самое сложное, что подстерегает инкарнатов – своеобразная дихотомия воспоминаний. Я помню, как познакомилась с Фоантом, как благодаря силе родственных душ узнала, что он мой сын. И в то же время помню, как носила его под сердцем, как давала ему, только родившемуся, имя. Как прошла с ним долгий путь от младенчества до самой смерти.
У Деми мороз пробежал по коже. Она изучала профиль Ариадны, идущей в одном ритме с ней. Лицо бледное, напряженное, больше похожее на восковую маску.
– Я помню, как Фоант умирал на моих руках… И безумно рада, что способна видеть его живым и невредимым. – После мучительно долгой паузы Ариадна повернулась к Деми и со смешком сказала: – Только не ведись, пожалуйста, на его уловки – он тот еще дамский угодник.
Деми снова смутилась. О чем, о чем, а о делах сердечных она думала сейчас в последнюю очередь. Или, если точнее, не думала совсем.
Ариадна привела ее в просторную, тонущую в полумраке комнату. Прикосновением зажгла принесенный с собой светильник. Обстановка оказалась скромной: кровать в дальнем углу рядом со шкафом, у окна небольшой стол.
– Пока ты не ушла… Я могу кое о чем тебя попросить?
– Конечно, – с готовностью откликнулась Ариадна.
– Мне нужно что-то, на чем можно писать. Я хочу… Хочу оставить хоть какую-то память о сегодняшнем дне. Как ни тяжело все то, что я сегодня узнала, я должна это помнить. Должна знать, какую роль я…
– Я понимаю.
Не прошло и нескольких минут, как Ариадна принесла то, что на первый взгляд показалось стопкой деревянных табличек, тоненьких, чуть ли не с волосок.
– Полиптих? – неуверенно спросила Деми, подразумевая связанные шнурками восковые таблички для письма.
Ариадна широко улыбнулась.
– Почти. Его усовершенствованная версия. – Она протянула ей изящный стилос[17] из серебра. – Давай, напиши что-нибудь.
Когда Деми взяла в руки стопку табличек, ни одна из них не сдвинулась, словно они были приклеены друг к другу. Но стоило только коснуться верхней, как та с легкостью отделилась от остальных и сама собой легла в ее ладонь. Едва ощутимое касание кончика стилоса к дощечке, и на светло-коричневой поверхности вывелись яркие, четкие «чернильные» буквы.
«Меня зовут Деметрия Ламбракис».
– Прекрасно. – Ариадна просияла так, будто именно она все это время учила Деми письму. – А теперь сделай вот так…
Деми повторила за ней, и дощечки приникли друг к другу, а потом раскрылись в воздухе веером, словно книга, оставленная на скамье под шквальным ветром. Пусть скромная магия, она заставила Деми тихонько вскрикнуть от восторга.
– Ты можешь стирать написанное одним движением, просто проведи пальцем вот так… Стилос клади наверх, он никуда не сдвинется, пока ты этого не
Стилос, стило́ (
