таможенники добросовестно относятся к своей работе и, получив от меня деньги, ставят штамп в мой паспорт.
Оформив документы, я возвращаюсь на яхту и наспех принимаю душ. Высушив и уложив волосы, одеваюсь, закрываю каюту и схожу на берег.
Вдоль главной дороги стоят бары, рестораны, дома и магазины цвета сливочного мороженого. Для островка длиной всего семь миль и шириной несколько сотен футов здесь неожиданно много машин. Бимини похож на любимую игрушку, потертую и потрепанную. В продуктовом магазине я покупаю новую симку, чтобы мой телефон работал и на Багамах. Первым делом звоню домой.
– Слава богу! – с облегчением восклицает мама.
На заднем фоне что-то бормочет Рэйчел. Порой мне кажется, будто у меня две матери, а самой мне пять лет, а не двадцать пять.
– Я звонила в береговую охрану, чтобы заявить о твоей пропаже, – говорит мама. – Они сказали, что ничем не могут мне помочь, раз ты покинула страну.
– Прости, я не могла позвонить раньше. Я приплыла поздно вечером и проспала пятнадцать часов. Я только что сошла на берег и купила симку.
– Я не понимаю тебя, Анна. Ты поступаешь глупо.
Я не собиралась с ней спорить, но сейчас принимаюсь защищаться.
– Ты же сама говорила мне, что пора двигаться дальше.
– Ты ведь не это делаешь, – возражает мама. – Ты плывешь на яхте Бена, воплощаешь его мечты. Ты не оставила его в прошлом, а упиваешься воспоминаниями.
– Может, именно это мне и нужно.
– Анна, прошел почти год.
– Не знала, что у горя есть срок годности.
– Я не это имела в виду. Ты должна посетить психотерапевта.
Мама всхлипывает, и лишь тогда я осознаю, что она плачет. На душе становится еще тяжелей.
– Я никогда о тебе не волновалась, зато теперь только этим и занимаюсь.
– Прости.
– Мне не нужны твои извинения, Liebсhen[6], я хочу, чтобы ты была счастлива. Бен тоже хотел бы этого.
Хуже некуда, что после смерти Бена все начинают прогнозировать, чего бы он хотел.
«Бен хотел бы, чтобы ты начала ходить на свидания. Он хотел бы, чтобы ты была счастлива».
– Вот только его смерть говорит об обратном.
– Пожалуйста, вернись домой.
– Не могу.
Мама начинает плакать, и Рэйчел, фыркнув, берет трубку. Я готовлюсь выстоять в грядущем шторме.
– Анна, выброси эту чушь из головы! Подумай для разнообразия не только о себе.
В детстве мы с Рэйчел были близки, невзирая на два года разницы в возрасте. Мы вместе играли, вместе ходили в школу. Отец, пока не ушел из семьи, называл нас двумя горошинками в стручке. Все изменилось, когда Рэйчел родила Мэйси. Порой я ловила себя на непонятной ревности: у Рэйчел есть любимая работа и красавица дочка, а у меня – зияющая дыра вместо жизни.
– Скажи
Любимая, милая, дорогая (
