угодно судьбоносных решений. Самому Андрею казалось сейчас, что образы на его картине могли бы послужить хорошим фоном только для легенд о странствующем призраке. Он назвал ее «Миг старения».
На следующий день приехал Иннокентий и поинтересовался результатами работы. Поначалу новая картина произвела на него двоякое впечатление. Он признал, что готов подписать ее своим именем и показать на выставке, но одновременно не хочет выглядеть идиотски, когда его попросят истолковать содержание картины. Андрей предложил Иннокентию самому наполнить ее подходящими смыслами, однако Иннокентий не хотел и слышать подобных рекомендаций: мол, с его интеллектуальным уровнем ему не удастся придумать достойной интерпретации. Вкратце он рассказал о специфике своего общения с людьми, которые приходили на выставки его работ и просили объяснить их сущность. Чаще всего Иннокентий высказывался отвлеченно, замысловато, едва осмысленно, чем подкреплял свой образ загадочного, иногда чудаковатого творца. Иннокентий вспомнил, как ему приходилось выдавать реплики наподобие «тут я изобразил утреннее настроение человека, увидевшего накануне кошмарные галлюцинации», «здесь показана мысль людей, несогласных с избытком дорог в их городе», «эта картина изображает процесс перетекания идей из смысловой сферы космоса в покалеченные головы людей». Такие слова не вдохновляли посетителей выставок на изучение его картин, хотя и не играли особой роли в том, что он так и не стал популярным. Иннокентий не хотел своими странными фразами портить впечатление от картин, которые создал кто‑то более талантливый, чем он. Андрей не соглашался с ним и просил относиться к своим работам так, словно в момент завершения новой картины он полностью отторгает ее от себя в пользу заказчика – и с того момента имеет с ней не больше общего, чем любой человек, причастный к производству красок и холста, благодаря которым она появилась на свет.
Такие рассуждения озадачивали Иннокентия. Он подумал, что Андрей относится к творческому процессу не столь основательно, как обещал их первый разговор. Собственную работу над картинами Иннокентий привык называть выплеском беспорядочно подобравшихся произвольных мыслей, и все же порой во время работы над картиной какая‑то едва отчетливая стройная высокородная идея проблескивала в его сознании, звала максимально напрячь волю и ум и последовать за ней к величественным художественным завоеваниям. Но у него никогда не получалось держать эту идею в уме по-настоящему долго, и уже скоро возникало осознание, что порядок, в котором он наносит краски на полотно, недостаточно внятен для выражения какой‑либо четкой и последовательной концепции. Теперь Иннокентий подозревал Андрея в схожей неспособности создать работу, которая будет иметь логичную, внятно очерченную философию. Иннокентию важно было понять, справедливы ли такие подозрения. От этого зависело, откажется он от услуг Андрея в дальнейшем или нет. Иннокентий решил прибегнуть
