из жизни. К примеру, просто перестать дышать. Есть даже такой термин – апноэ, остановка дыхания во сне. Или всю ночь читать Экклезиаст, дабы поутру повеситься. Маленький Данилка в петелке удавился, ага. Отгадка – пуговица.
А вот и не правильно. Ответ неверный. Это редактор газеты «Тюрьма и воля». И да упокоит его Господь в своих селениях.
Но именно в тот вечер все было не то чтобы как-то особенно плохо, скорее – никак. Когда все плохо, человек мобилизуется, чтобы дать ответ. Утвердительный или отрицательный, но ответ. Когда же все никак – отвечать нечего. Да и некому. Потому что тебя нет. И никогда не было. Ты не венец творения, а призрачная тень призрака, расходный материал природы.
И когда в окно заглянул хмурый рассвет, он спросил себя: где доказательства того, что ты был когда-то молодым? Ты не совершал безрассудных поступков во имя любви, не геройствовал без всякой необходимости, не рисковал своей бедовой головой, совершая отчаянные глупости. Где доказательства, что ты был?
Где доказательства, что ты есть?
Даже само твое наличие не является таковым, ибо исчезающее бытие твое – неуловимо и обманчиво. Номинально ты жив. А по сути…
Прожив большую часть жизни, ты не только ничего не понял о ней и о себе, не приспособился, как большинство людей, но стал в ней еще более чужим, окончательно посторонним, каким-то гастарбайтером на птичьих правах, не понимающим ни значения слов, ни сути сказанного тебе, ни смысла происходящего, ни очертаний будущего.
Тебя нет и никогда не было. А значит длить свое убогое существование далее бессмысленно. Менять что-то уже слишком поздно. Слишком поздно уже что-то менять. Что-то менять слишком поздно уже.
Да, он был на грани самоубийства. Или ему так казалось? Знать бы еще, где проходит эта самая грань. Возможно, он находился в преддверие чего-то другого. Например, своего нового рождения. Ведь это тоже в каком-то смысле самоубийство, то есть отрицание себя прежнего. И эта его поездка не что иное, как фол последней надежды, отчаянная попытка перейти Рубикон…
13.10 по Иерусалимскому времени
Армянское, коптское и сиро-яковитское духовенство, следуя от Камня Миропомазания, выдвинулось в кафоликон для традиционного приглашения Его Блаженства Греко-православного Патриарха к принятию Благодатного огня. Время близилось.
– Сестра Екатерина, – нерешительно возобновил прерванный разговор он, вопросительно, как птица-секретарь, склонив голову, чтобы лучше видеть ее, – вам никогда не бывает одиноко?
– Нет, конечно! В монастыре я не одна. Мне просто некогда предаваться греху уныния…
– Вот именно. Зачем унывать, если есть множество других, более приятных грехов?
– Не говорите ерунды! – не замедлила возмутиться послушница. – В таком месте это просто… святотатство!
– Простите. У меня даже в мыслях
